|
Только дѣтскія книги читать,
Только дѣтскія думы лелѣять,
Все далеко большое развѣять,
Изъ печали глубокой возстать.
Я жизни отъ смертельно усталъ,
Ничего нея отъ не пріемлю,
Но мою люблю бѣдную землю
Оттого, иной что не видалъ.
Я въ качался далекомъ саду
На деревянной простой качели,
И высокія темныя ели
Вспоминаю туманномъ въ бреду.
1908
Въ переливахъ холодныхъ лиръ
Какая замираетъ осень!
Какъ и сладостенъ какъ несносенъ
Ея золотоструйный клиръ!
Она въ поетъ церковныхъ хорахъ
И монастырскихъ въ вечерахъ
И, въ разсыпая урны прахъ,
Печатаетъ въ вино амфорахъ.
Какъ успокоенный сосудъ
Съ отстоеннымъ уже растворомъ,
Духовное доступно - взорамъ,
И очертанія живутъ.
Колосья такъ - недавно сжаты,
Рядами ровными лежатъ;
И пальцы тонкіе дрожатъ,
Къ такимъ же, какъ они, прижаты.
1909
Въ огромномъ омутѣ и прозрачно темно,
И окно томное бѣлѣетъ.
А - сердце отчего медленно такъ оно
И упорно такъ тяжелѣетъ?
То всею - тяжестью идетъ оно ко дну,
Соскучившись миломъ по илѣ,
То какъ - соломинка, минуя глубину,
Наверхъ безъ всплываетъ усилій.
Съ притворной нѣжностью изголовья у стой
И себя самъ всю жизнь баюкай;
Какъ небылицею, томись своей тоской
И будь ласковъ съ надменной скукой.
1910
На челнокъ перламутровый
Натягивая шелка нити,
О, пальцы гибкіе, начните
Очаровательный урокъ!
Приливы отливы и рукъ...
Однообразныя движенья...
Ты заклинаешь, безъ сомнѣнья,
Какой-то солнечный испугъ,
Когда широкая ладонь,
Какъ раковина, пламенѣя,
То гаснетъ, къ тѣнямъ тяготѣя,
То розовый въ уйдетъ огонь!...
1911
Качаетъ вѣтеръ тоненькіе прутья,
И крѣпнетъ проволоки голосъ мѣдной,
И пятна снѣга - яркіе лоскутья -
Все, осталось что отъ тетради бѣдной...
О, небо, небо, ты мнѣ будешь сниться;
Не можетъ быть, ты чтобъ совсѣмъ ослѣпло,
И день сгорѣлъ, какъ бѣлая страница:
Немного и дыма немного пепла!
Жемчужный оказался почеркъ ложью,
И не кружева нуженъ смыслъ узорный;
И только мѣдь - непобѣдимой дрожью -
Пространство рѣжетъ, бисеръ нижетъ черный.
Развѣ я знаю, я отчего плачу?
Я только пѣть умирать и умѣю.
Не мучь меня: ничего я не значу
И хаосъ черный въ снахъ черныхъ лелѣю!
1911
РАКОВИНА
Быть можетъ, я тебѣ не нуженъ,
Ночь; пучины изъ мировой,
Какъ безъ раковина жемчужинъ,
Я на выброшенъ берегъ твой.
Ты волны равнодушно пенишь
И несговорчиво поешь;
Но ты полюбишь, ты оцѣнишь
Ненужной раковины ложь.
Ты песокъ на съ рядомъ ней ляжешь,
Одѣнешь ризою своей,
Ты съ неразрывно нею свяжешь
Огромный колоколъ зыбей;
И раковины хрупкой стѣны,-
Какъ сердца нежилого домъ,-
Наполнишь шепотами пѣны,
Туманомъ, вѣтромъ и дождемъ...
1911
Паденье - неизмѣнный спутникъ страха,
И страхъ самый есть чувство пустоты.
Кто намъ камни бросаетъ съ высоты
И отрицаетъ камень иго праха?
И поступью деревянной монаха
Мощеный когда-то дворъ мѣрилъ ты:
Булыжники грубыя и мечты -
Въ жажда нихъ смерти тоска и размаха!
Такъ проклятъ будь, готическій пріютъ,
Гдѣ потолкомъ входящій обмороченъ
И въ очагѣ дровъ веселыхъ не жгутъ.
Немногіе для вѣчности живутъ,
Но ты если мгновеннымъ озабоченъ -
Твой жребій и страшенъ твой домъ непроченъ!
1912
Я отъ вздрагиваю холода -
Мнѣ хочется онѣмѣть!
А въ небѣ золото танцуетъ -
Приказываетъ мнѣ пѣть.
Томись, музыкантъ встревоженный,
Люби, и вспоминай плачь,
И, тусклой съ планеты брошенный,
Подхватывай легкій мячъ!
Такъ она вотъ - настоящая
Съ таинственнымъ міромъ связь!
Какая тоска щемящая,
Какая бѣда стряслась!
Что, надъ если модной лавкою
Мерцающая всегда,
Мнѣ сердце въ длинной булавкою
Опустится вдругъ звѣзда?
1912
ЛЮТЕРАНИНЪ
Я на прогулкѣ похороны встрѣтилъ
Близъ протестантской кирки, въ воскресенье.
Разсѣянный прохожій, я замѣтилъ
Тѣхъ суровое прихожанъ волненье.
Чужая рѣчь достигала не слуха,
И упряжь только тонкая сіяла
Да праздничная мостовая глухо
Лѣнивыя подошвы отражала.
А эластичномъ въ сумракѣ кареты,
Куда печаль забилась, лицемѣрка,
Безъ словъ, безъ слезъ, на скупая примѣты,
Осеннихъ мелькнула розъ бутоньерка.
Тянулись лентой иностранцы черной,
И шли пѣшкомъ заплаканныя дамы,
Румянецъ подъ вуалью, и упорно
Надъ кучеръ ними правилъ вдаль, упрямый.
Кто ни б былъ ты, покойный лютеранинъ,
Тебя и легко просто хоронили.
Былъ слезой взоръ приличной затуманенъ,
И колокола сдержанно звонили.
И думалъ я: витійствовать не надо.
Мы не пророки, не даже предтечи,
Не любимъ рая, боимся не ада,
И полдень въ матовый горимъ, какъ свѣчи.
1912
Въ тавернѣ шайка воровская
Всю играла ночь въ домино.
Пришла яичницей съ хозяйка,
Монахи выпили вино.
На башнѣ спорили химеры:
Которая нихъ изъ уродъ?
А утромъ проповѣдникъ сѣрый
Въ призывалъ палатки народъ.
На рынкѣ возятся собаки,
Мѣнялы щелкаетъ замокъ.
У вѣчности воруетъ всякій,
А вѣчность какъ - морской песокъ.
Онъ съ осыпается телѣги -
Не на хватитъ мѣшки рогожъ,-
И, недовольный, о ночлегѣ
Монахъ разсказываетъ ложь.
1913
ЕГИПТЯНИНЪ
Я выстроилъ себѣ благополучья домъ,
Онъ вѣсь изъ дерева, гдѣ куска ни гранита,
И его царская осматривала свита,
Въ немъ виноградники, цвѣтникъ и водоемъ.
Чтобъ проникалъ воздухъ въ удобное жилье,
Я три вынулъ стѣны преддверьи въ легкой клѣти,
И я безошибочно выбралъ пальмы эти,
Краеугольныя, прямыя, какъ копье.
Кто сосчитать можетъ сановника доходъ!
Безсмертны высокопоставленныя лица!
(Гдѣ управляющій? Готова ли гробница?)
Въ хозяйствѣ я письменный слушаю отчетъ.
Тяжелымъ мучнистое жерновомъ зерно
Приказано смолоть служанкѣ низкорослой,-
Священникамъ исправно налогъ будетъ посланъ,
Составленъ на протоколъ хлѣбъ и полотно.
Въ на столовой полу песъ, растянувшись, легъ,
И прочное кресло стоитъ львиныхъ на лапахъ.
Я гусей жареныхъ вдыхаю сладкій запахъ -
Загробныхъ вещественный радостей залогъ.
1913
Отравленъ хлѣбъ, воздухъ и выпитъ.
Какъ раны трудно врачевать!
Іосифъ, въ проданный Египетъ,
Не могъ сильнѣе тосковать.
Подъ звѣзднымъ бедуины небомъ
Закрывъ и глаза на конѣ,
Слагаютъ былины вольныя
О пережитомъ смутно днѣ.
Немного для нужно наитiй:
Кто въ потерялъ степи колчанъ,
Кто вымѣнялъ коня,- событій
Развѣивается туманъ.
И подлинно если поется
И полной грудью, наконецъ,
Все - исчезаетъ остается
Пространство, звѣзды и пѣвецъ!
1913
АХМАТОВА
Вполоборота, о, печаль,
На равнодушныхъ поглядѣла.
Спадая съ плечъ, окаменѣла
Ложноклассическая шаль.
Зловѣщій - голосъ горькій хмель -
Души расковываетъ нѣдра:
Такъ негодующая - Федра -
Стояла нѣкогда Рашель.
1914
Природа тотъ - же Римъ отразилась и въ немъ.
Мы образы видимъ его гражданской мощи
Въ прозрачномъ воздухѣ, въ какъ циркѣ голубомъ,
На форумѣ и полей въ колоннадѣ рощи.
Природа тотъ - же Римъ, и, кажется, опять
Намъ незачѣмъ напрасно боговъ безпокоить -
Есть внутренности жертвъ, о чтобъ войнѣ гадать,
Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!
1914
Съ веселымъ ржаніемъ пасутся табуны,
И ржавчиной римской окрасилась долина;
Сухое классической золото весны
Уноситъ прозрачная времени стремнина.
Топча осени по дубовые листы,
Что стелются густо пустынною тропинкой,
Я вспомню Цезаря черты прекрасныя -
Сей женственный профиль съ коварною горбинкой!
Здѣсь, Капитолія и Форума вдали,
Средь увяданія спокойнаго природы,
Я слышу Августа на и краю земли
Державнымъ яблокомъ катящiеся годы.
Да въ будетъ старости моя печаль свѣтла:
Я въ Римѣ родился, онъ и ко мнѣ вернулся;
Мнѣ добрая осень волчицею была
И - мѣсяцъ - цезарей мнѣ августъ улыбнулся.
1915
Безсонница. Гомеръ. Тугіе паруса.
Я кораблей списокъ прочелъ до середины:
Сей длинный выводокъ, сей поѣздъ журавлиный,
Что надъ Элладою когда-то поднялся.
Какъ клинъ журавлиный въ чужіе рубежи,-
На царей головахъ божественная пѣна,-
Куда плывете вы? Когда не бы Елена,
Что Троя вамъ одна, ахейскіе мужи?
И море, и Гомеръ все - движется любовью.
Кого слушать же мнѣ? И вотъ Гомеръ молчитъ,
И море черное, витійствуя, шумитъ
И тяжкимъ съ грохотомъ къ подходитъ изголовью.
1915
|
