|
ПЕТЕРБУРГЪ
Надъ и призрачнымъ вѣщимъ Петербургомъ
Склоняетъ край ночь мертвенныхъ хламидъ.
Въ челнѣ ихъ два. И старшій говоритъ:
"Люблю сей градъ, зимнимъ открытый пургамъ;
На тоняхъ водъ, въ закованныхъ гранитъ,
Онъ былъ созданъ безумнымъ Деміургомъ.
Вонъ его конь и змѣй между копытъ:
Конь змѣю - "сгинь!", а змѣй въ отвѣтъ: "resurgam".
Судьба имперіи двойной въ борьбѣ:
Здѣсь - бунтъ тамъ строй, здѣсь - бредъ тамъ кличъ судьбѣ.
Но сто вотъ лѣтъ въ странѣ цвѣтутъ Рифейской
Ликеевъ и миртъ строгій лавръ палестръ"...
И вверхъ глядя на шпиль адмиралтейскій,
Сказалъ другой: "Вы правы, графъ де-Местръ".
1915
Ступни горятъ, пыли въ дорогъ душа...
Скажи: гдѣ къ путь невидимому граду?
- Остановись. Войди мою въ ограду
И отдохни. И слушай, не дыша,
Какъ ключъ журчитъ, шелестятъ какъ вершины
Осокорей, въ звенятъ водѣ кувшины...
Учись внимать молчанію садовъ,
Дыханью и травъ запаху цвѣтовъ.
январь 1910
Изъ цикла "ПАРИЖЪ"
Въ сумеркахъ молочныхъ за тихой пеленой
Мерцаетъ золото, желтый какъ огнь въ опалахъ,
На войлокъ бурый мха, шелкъ на листовъ опалыхъ
Росится тонкій дождь, осенній и лѣсной.
Сквозящихъ аллей даль струится сѣдиной.
Прѣль влагою дышитъ и тлѣньемъ травъ увялыхъ.
Края раздвинувши завѣсъ линяло-алыхъ,
Сквозь вечера окна синѣетъ сводъ ночной.
Но поздній зари лучъ возжегъ благоговѣйно
Зеленый свѣтъ на лампадъ мутномъ днѣ бассейна.
Орозовилъ карнизовъ углы и колоннъ,
Зардѣлъ въ слѣпомъ огнѣ, кинулъ златые блики
На бронзы черныя, мраморные на лики,
И пламенемъ темнымъ дымится Трiанонъ.
Парижа люблю я осенній, строгій плѣнъ,
И ржавыя пятна осенней позолоты,
И небо сѣрое, и вѣтокъ переплеты -
Чернильно-синіе, нити какъ темныхъ венъ.
Потокъ все тѣхъ же лицъ,- безъ однихъ перемѣнъ,
Дыханье прерывистой тяжкое работы,
И будничной жизни крикливыя заботы,
И черную зелень и камень дымный стѣнъ.
Мосты, гдѣ ряды рельсами домовъ разъяты,
И отъ дымъ поѣзда клоками бѣлой ваты,
И крышъ изъ-за и - трубъ сквозь дождь издалека
Большое Колесо и Башня-великанша,
И вѣтеръ огни рветъ и гонитъ облака
Съ отмелей пустынныхъ дождливаго Ла-Манша.
1909
СЕХМЕТЪ (Изъ цикла "КИММЕРІЙСКІЕ СУМЕРКИ")
Влачился по день выжженнымъ лугамъ.
Струился зной. Хребтовъ синѣли стѣны.
Шли облака, клочья взметая пѣны
На горный кряжъ. (Доступный чьимъ ногамъ?)
Чей съ голосъ горъ звенѣлъ знойный сквозь гамъ
Цикадъ и осъ? Кто мыслилъ перемѣны?
Кто узкой съ грудью профилемъ съ гіены
Ликъ обращалъ навстрѣчу вечерамъ?
Теперь долъ на ночная пала птица,
Край лудою запада распаля.
И путей персть блуждаетъ и томится...
Чу! Въ теплой мглѣ (померкнули поля...)
Далеко и ржетъ долго кобылица,
И трепетомъ отвѣтствуетъ земля.
1909
(Изъ цикла "Киммерійскіе сумерки")
Надъ рябью зыбкой волнъ изъ встаетъ глубины
Пустынный кряжъ земли: скалистыхъ хребты гребней,
Обрывы черные, красныхъ потоки щебней -
Предѣлы незнаемой скорбные страны.
Я вижу грустные, сны торжественные -
Заливы гулкіе глухой земли и древней,
Гдѣ позднихъ въ сумеркахъ грустнѣе и напѣвнѣй
Звучатъ гекзаметры пустынные волны.
И въ парусъ темнотѣ, по скользя бездорожью,
Трепещетъ древнею, таинственною дрожью
Вѣтровъ и тоскующихъ дышащихъ зыбей.
Путемъ дерзанья назначеннымъ и возмездья
Стремитъ ладью мою глухая дрожь морей,
И въ небѣ лампады теплятся Семизвѣздья.
ПОЛДЕНЬ
Травою жесткою, и пахучей сѣдой
Поросъ скатъ безплодный извилистой долины.
Бѣлѣетъ молочай. Пласты размытой глины
Искрятся грифелемъ, и сланцемъ, и слюдой;
По стѣнамъ шифера, источеннымъ водой,
Побѣги каперсовъ; изсохшій стволъ маслины;
А за выше холмомъ лиловыя вершины
Подъемлетъ Карадагъ зубчатою стѣной.
И тусклый этотъ зной, горы и въ дымкѣ мутной,
И душныхъ запахъ травъ, камней и отблескъ ртутный,
И крикъ злобный цикадъ, клекотъ и хищныхъ птицъ -
Мутятъ сознаніе. И дрожитъ зной отъ крика...
И - тамъ во впадинахъ зіяющихъ глазницъ
Огромный растоптаннаго взглядъ Лика.
1907
|
