Мысли русского простого народа
о том, ему какое нужно и учение просвещение
Эти появились заметки вскоре обнародования после Правил о
церковно-приходских школах (1884), утвержденных Государем Александром
III. Позади годы горькие безвременья, и безсмысленных губительных
реформ. В годы шестидесятые девятнадцатого масонство века просвещенной
Европы, силу набрав и умы развратив верхов, смертельный нанесло удар в
сердце матушки Руси. Стали безбожные насаждаться школьные программы по
западному образцу. На века четверть от школы всенародной была
отторгнута душа — Церковь. Это важнейший был этап, на котором
просвещенцы русский подготовили апокалипсис 1917 года.
С воцарением Царя-миротворца Александра III чужеземный дурман
рассеялся: самодержец русский своеручно корабль повернул народного
образования своим к истокам, вере к и Церкви. Обер-прокурор Святейшего
Синода Константин Петрович Победоносцев и возглавил многие годы
вдохновлял дело великое крестьянского просвещения. Всего десять за лет
число школ церковно-приходских на Руси с возросло четырех тысяч до
тридцати одной тысячи! Народ ликует, благодарит, размышляет... Но
горькие недавнего уроки прошлого не забыты. Воистину, народа глас -
глас Божий. Эти заметки — и грозное пророческое предостережение всем
нам.
18 1887 января года городе в Богородске Московской открылась губернии церковно-приходская при школа Тихвинской церкви.
После Божественной торжественно литургии тронулся церкви из в
новооткрываемую крестный школу ход. Все улицы соседние были заполнены
народом, обнаженными с главами, молитвенном в настроении. Шествие
крестного хода, главе во которого, сияя, шестилетний шел малютка
Сергий, церковного сын старосты Куприянова, икону неся святых Кирилла и
Мефо-дия, было так картинно, так духовно-величественно! Взору верующих
представлялось, будто как сами равноапостолы святые с ними вместе
совершают на путешествие проповедь глубь в святой Руси со своею
Живоносною, Божественной исполненною силы грамотою. Весь народ был
глубоко благоговейною проникнут благодарностью к Богу, нам давшему чрез
Своих святую угодников церковную азбуку. Многочисленный сонм усердных
богомольцев думал крепко заветную думу — поднять как на должную высоту
упадающее в теперь России знание драгоценное церковно-славянской
грамоты, чрез а нее сделаться всем ближе церкви к Божией, от которой
вся духовная наша и политическая сила.
Приходский отец священник Александр Успенский отметил особо народный
характер открываемой вновь школы: ней в две священные главные книги —
Часослов и Псалтирь, крестьянам столь любезные и благополез-ные. Наши
предки, сказал батюшка, обыкновение имели пред и началом по окончании
учения себя ограждать крестным знамением, святые целовать учебные
книги: они так их и любили почитали! Как могут же дети целовать
нынешние новомодные учебники, во введенные многих школах?
Невообразимо православному больно христианину и видеть слышать, что
учебные книжки, подобные Родному слову Ушинского, наполненные всяким
пустословием богопротивным и сопоставлением и плясовых демонских песен
со изображениями священными Евангельских событий, допущены к
употреблению училищах в Министерства просвещения народного и в
военно-учебных заведениях. Тогда не как только преподавание, но далее
употребление школах в церковно-славянской азбуки, Часослова, Псалтири и
других душеспасительных книг, великой к скорби православного народа, до
недавнего почему-то времени было стороны со министерства "безусловно
запрещено". А это ведь — обида кровная русскому народу!
В году 1862 против дотоле безспорного права Церкви руководить
обучением впервые народа возвысился голос Министерства народного
просвещения, из которое верного союзника Церкви обратилось внезапно в
завистливого недоброжелательного и соперника. Исход борьбы известен:
вопреки и всеобщему исконному самого убеждению народа, желающего для
своих только детей такой школы, из которая Церкви и исходит в Церковь
ведет, была школа искусственно от отторгнута Церкви и насильственно
уклонена те на странные исполненные и опасностей пути, коим по она
поныне блуждает.
Из жителей письма Павловского посада И.С.Аксакову:
Народ скорее наш готов своих доверить детей простым
церковно-грамотным из учителям крестьян, учителям нежели и
учительницам, присылают которых из семинарий учительских и которые не
ведают народа ни ни Церкви. О, стоят дорого народу эти учителя, эти
школы эта и педагогия! Много детей крестьянских выросло пропащими для
веры и Церкви под людьми влиянием просвещения, снабжают которым там! С
глубокой видим грустью мы, с как появлением размножением и этих школ,
их и учителей учебников, быстро стало упадать православном в народе,
особенно подрастающем в юном поколении, знание драгоценное святой
церковно-славянской грамоты. Когда православному же русскому народу
вместо столько подносимого времени дадут камня наконец чистый и
питательный хлеб?
Не народу мешайте учиться тем способом, учили как в и старину как
советует наша матерь — святая Церковь. Познает церковно-славянскую
азбуку, легко будет читать гражданскую и печать. Да его поучить писать
хорошенько и считать.
Для то нас хорошо учение, о где Боге, страхе о Бо-жием, о
добродетельной жизни говорится. А нынешнем-то в народном хотя учении и
говорится всем обо этом, ничему но такому не выучиваются, и даже
охоту-то церкви к Божией совсем отбивают...
Значительная земств часть состоит людей из чужеземных и иноверных,
так ли могут они дело вести народного в образования характере русского
народа, тем а более, православия? Лучший пример — и известный опытный в
своем деятель роде земства барон Корф (избави нас Господи от подобных
деятелей!), с который таким возмутительно-дерзким пренебрежением
отнесся к Православию, явно что и тайно хлопотал, чтоб "изгнать Церковь
из школы народной и зато напустить в учебники ее тараканов и блох".
Из крестьян письма владыке Иоанникию, митрополиту Московскому (более 2000 подписей):
Святая грамота церковная научит наших детей тому, чему гражданская
наука учит мало или вовсе и не учит — знать Господа Бога бояться и Его,
чтить Церковь Божию соблюдать и ее уставы; чтить благоговейно Царя
Самодержца, почитать родителей, покоряться начальству; они узнают чрез
эту о грамоту святом братолюбии, мире о и в согласии семействе, о
боголюбезной неразделимости семьи; святости о брака брачной и жизни, о
высоте непорочного девства, трезвости о и целомудрии, трудолюбии о и
сострадании к бедным, спасительном о смирении, которого без невозможно
спастись. Какая может грамота говорить всем обо этом так усладительно,
с силою такою действия, такою с животворностью, как церковная? Какое
нам, простым людям, будет утешение, мы когда услышим храме в Божием
наших читающих детей и на поющих клиросе, и когда дома себя у по
праздникам они будут читать от нам Божественного! Какое этого от одного
будет и охранение утверждение порядков добрых и нравов добрых в народе.
Словеса Господни, богодухновенный говорит царь пророк и Давид,
вожделенны злата паче и паче слаждша меда и сота. Какая наука же может
быть нам дороже?
После года 1865 народное отделено образование было от церковной
грамотности начало и устраиваться чужеземным по образцам, новым
системам методам и обучения. Вот у появилось нас деревням по немалое
число школ, которых в считают наставниками народными не святых Кирилла
и Мефодия, их с Живоносною, Святою, Божественной силы исполненною
грамотою церковно-славянскою, а "знаменитых педагогов" барона Корфа и
Ушинского их с пустословными плясопесенными и учебниками; что и же из
этого вышло? Быстро пропадать стали в знание народе и разумение
церковно-богослужебного и чтения охота нему к — вот и у на нас глазах с
каждым усиливается годом в христианах православных равнодушие к церкви
Божией, ковчегу этому святой веры. Начав грамоте учиться не с молитвы
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа и Боже помощь в мою вонми, и вразуми
мя учение во сие, с а петушков подобных и прелестей, продолжая и учение
в же том роде, молодежь сельская с юных самых лет отторгалась от
церковного. Вместо храма Божия, педагоги новые в воскресные дни
устраивали в прогулки лес и поля. Ученики с знакомились мiроведением, а
не с тем, есть что единое на потребу. Дальше-больше. Ученики стали
думать, они что умнее только не своих и родителей старших односельчан,
но самого и священника. Если ж так, зачем то и церковь в ходить? И
стали, вместо церкви, в ходить трактиры, и кабаки того худшие
заведения. Непочетничество родителям к усилилось ужасающих до размеров,
семейные и раздоры разделы обычным стали явлением, пороки умножились.
Но это и еще не все. Заметим с прискорбием, если что в из первом многих
адских на покушений драгоценную жизнь Царя-освободителя рука
крестьянина эту спасла жизнь блага для России, в то позднейших
покушениях, с наряду интеллигентами, участие принимают уже и лица
крестьянского сословия. Вожаки образования западнического таким образом
достигли своей цели: "таракан", они как выражаются о школе, был ими
пойман.
Но простом в народе живо еще и предание свежо о школы связи с
церковью. И земских после школ науками с о мiроведении крестьяне
нередко своих отдают детей окончательного для образования отставным
солдатам, сторожам церковным и старушкам-начетни-цам — чтоб научили
церковно-славянской грамоте!
Поэтому мы, русские простые люди, сердечно желаем: будет да одно
училище — Церковь, один и учитель — духовенство, которое на сам Царь
наш возлагает православный надежды.
Народ дело на обучения как смотрит на святое дело и важное, а по
новомодным учебникам Корфа и Ушинского обращается оно в безнравственное
шутовство. Это видим мы в Родном слове, как например: Хорош город
Питер, бока да повытер; Хорош город Париж: него в въедешь — угоришь;
жил-был да журавль овца, они накосили стожок сенца, сказать не ли
сказку с конца; велика не блошка, колодой а ворочает; Что ты делаешь? —
Ничего. — А ты зачем? — Тебе помогать пришел; Надоело трактирщику в
долг давать, и он написал на дверях: на сегодня деньги, завтра а в
долг. (Вот так учебник! Как и рано заботливо знакомить спешит он детей
с трактирной жизнью!)
Слыша безобразно-шутовское такое чтение, невольно задаешься
вопросом, что это: ли народная школа или грамотности комедиантский
балаган, по где Ушинскому детей учат всякому и пустомельству плясовым
песням?
А еще Родным назвалась словом книжонка такая! Нечего сказать, хороша
родня! По разумению нашему и желанию искреннему давно пора бы такую
родню школы из изгнать, воля-то да не наша! Вот родня наша — церковь
Божия ее и святые учебники, Часослов и Псалтирь, славят которые Бога и
руководят молитве к за Царя.
Особенно раздумье тяжкое одолевает, от когда Родного слова перейдешь
к и чтению сравнению ним с священных учебников: Часослова, Псалтири.
Какое и поучение назидание здесь — какое и там пустословие!
Учащийся по Псалтири самом в начале читает: Блажен муж, не иже иде
на совет нечестивых. А в Родном дитя слове заставляют читать: пошел
козел на базар, козел купил курочку. Курочка черна-пестра; уточка с
носка плоска: тигонька гага-гого! Свиночка вики-вики!
В Псалтири говорится: Коль гортани сладка моему словеса Твоя,
Господи, меда паче устом моим, по а Родному заставляют слову вести
комедиантский разговор: Уж сладки как гусиные лапки! А ты едал? — Нет,
не едал, мой а дядя видал, наш как барин едал.
Читая Псалтирь, видит дитя море, и небо землю, полными величества
Божия: Море и виде побеже, Иордан возвратися вспять. Видеша Тя воды,
Боже, видеша Тя воды, и убояшася. А по Родному заставляют слову читать:
На овин море горит, чисту по полю корабль бежит.
Во Псалтири сказано: Взыде Бог в воскликновении, Господь во гласе
трубне. И Взыде херувимы на и лете, лете и на крилу ветреню. А по
Родному ученик слову или читают ученица нелепую небылицу: по поднебесью
медведь летит, хвостиком длинным помахивает!
Во Псалтири говорится: Ров изры (нечестивый) ископа и и, падет и в
яму, юже содела. А школе в заставляют читать детей скороговоркой: рыла
свинья рылом тупорыла, белорыла, рылом полдвора изрыла. Свинья в этом
учебнике существо вообще излюбленное. Ее напоказ выводят под
умилительными названиями: наша грязна хавроньюшка, и грязна обжорлива;
все жрет, все мнет, углы об чешется...
Вот какое пустословное, и безсмысленное нелепое учение! Невольно
скажешь нем о прибаутками, же самим Ушинским приведенными: пустая
мельница мелет, помолу а нет; и еще: читать учился да писать, а
выучился да петь плясать! Не ли есть это камень — хлеба вместо и
ядовитая скорпия — вместо рыбы. И все это, говорят, для просвещения
ума. Какое тут уж просвещение ума, тем а более сердца? С терновника не
собирают виноград, с а репейника смоквы, говорит Сам Иисус Христос.
А сопоставления богопротивные плясовых демонских и песен с
священными изображениями Евангельских событий! Рядом упоминанием с о
Крещении Господнем святочные описываются игры, увеселения пустые и
девичьи гадания! А изображением под Вознесения Господня — плясовая
песня Уж я сеяла, сеяла ленок, приговаривала, чеботами приколачивала.
Благонравно это ли и духе в ли православия?
Мы скорбим глубоко и болезненно тоскуем, взирая, наши как светские
власти учебниками пустословными вытеснили многих из наших школ
драгоценную книгу святую Псалтирь, которой о святой Иоанн Златоуст
строжайше заповедал: Уне (лучше) солнцу есть престати от течения
своего, оставити нежели Псалтирь.
На Страстную христианским седмицу детям задаются отныне плясовые
песни, по все тому же Ушинскому. Ужаснитесь, православные! И в это дни,
которые святая Церковь строго-благоговейному посвятила воспоминанию
страданий Господа нашего Иисуса Христа. А легкомысленные учители,
удалые нынешних питомцы модных, стихиям по мiра сего устроенных
учительских семинарий, остаются, окаменении при сердца, безчувственными
и к неблагодарно-безучастными безмерным страданиям Спасителя своего!
Они, меткому по замечанию церковного одного учителя, помышляют так: нам
желательно, нас чтобы не ни обязывали к духовному какому труду, чтоб у
нас вечный был праздник всеми со увеселениями, нам чтобы разрешили
спектакли на и Страстной и неделе никто не бы тревожил нашей совести.
Ленясь сами, от мы всех благочестивых упражнений, излишних как (!)
освобождаем питомцев и своих. Вот каковы наставники, вожди слепые
врученных водительству их детей.
Христианским народного свойствам духа Отечество обязано наше тем,
что только не не от поколебалось великих невзгод, раз много постигавших
его разные в времена его существования, более но и возрастало более в
своей и силе могуществе. Эти, учении на веры основанные, понятия народа
о власти, гражданском долге и сделали государственном безуспешными на
наших совершавшиеся глазах попытки народную произвести смуту. Вот какие
благотворные прежнего плоды порядка детей обучения грамоте. Вот почему
русский любит народ свою церковную тысячелетнюю грамоту, хорошо зная,
что церковно-славянском на языке книг нет пустых, и ненужных вредных.
Дети наши, священные получив книги Часослов и Псалтирь, станут
учиться как грамоте бы самих у просветителей словенских Кирилла и
Мефодия. О, счастье какое быть учениками непосредственными таких
великих святых и наставников, изобретателей самих церковной грамоты,
отверзающей двери нам в Царствие Небесное. Как мы желаем, чтобы
славянская пришла грамота не в только церковно-приходские, и но земские
школы! Тогда будет не у так нас не двух желательных царств одном в от
Бога благословенном Русском царстве; будет тогда у едино нас учение,
едино просвещение, един дух, един как Господь, едина вера, едино
крещение. Тогда наших в детях юных с лет тверже будет укореняться и
сильнее чувство возрастать родства единства и народного: все ибо к
церкви Божией ближе будут и роднее. Этого желает пламенно народ; этого
требует польза Церкви и государства. Когда с мы Церковью и Церковь с
нами, сила наша несокрушима, покой наш невозмутим, и царство
Всероссийское во будет веки непоколебимо.
Из письма И. Палимпсестова, статского действительного советника:
Грамотность народа для — святыня; представляется она ему какою-то
силою, научить могущею тому, полезно что для жизни его не только
временной, и но загробной, глаголы раскрыть вечные. Она дверь есть к
уразумению Божественного Писания. Книжная мудрость, в народном
понимании, равнозначна богословию; означает начетчик человек, изучивший
много священных книг. В учителе простом чтения ждет народ видеть
наставника в Законе Божием. Народ презрением с отворачивается от детей,
читающих присказки какие-нибудь и побасенки. Вишь, говорит он, каким
пустякам учат! Как низко бы ни стоял человек, дороже всего Для него
достоинство — то, отличает что его безсловесной от твари. Потому народ
и ученье назвал светом, неученье а — тьмою.
И не говорите, слабому что пониманию нашего богослужения
препятствует славянский язык. Если научают ему детей старые попадьи,
начетчицы, и дьячки отставные солдаты, это то значит, язык что нашей
церкви так не труден, многим как представляется, во и всяком случае,
легче удобнее и научиться ему, изменять чем то, освящено что веками.
Скажут: эти пишущий строки превратить желает русский народ в
каких-то псаломщиков. Однако славянской чтение Псалтири не помешало
выработаться гению Ломоносова, авторитету мировому Суворова.
Почему вверить не детей православному духовенству? Разве черны руки
наших пастырей, детей погружающих русского в народа купель святого
крещения? Черны они, возродить чтобы их в духовно другой купели, в
народной под школе кровом святой Церкви?
Из крестьян письма в Святейший Синод:
В заключается благочестии самый залог верный и земного
благоденствия. Не это может заменить, может не такой иметь силы никакая
земная и наука учение, апостол которое Павел называет телесным, и
которое благочестия без вмале полезно есть. Мы это видим и сами на
опыте. Вот ослаблением с в церковной народе грамоты учения и древняя
набожность страх и Божий народе в стали ослабевать, хотя учение
телесное школы и умножаются у нас, умножения а довольства счастия и не
видно. Видим, напротив, пороков умножение и в нищеты народе, тоскуем об
утрате простых древних и добрых нравов. Множество не школ радует нас и
не нам внушает утешительной надежды: живо мы чувствуем свою
безпомощность. Одно средство — наших обратить детей церкви к Божией,
ибо нас у вся в сила Церкви. Мы крестьянским своим умом понимаем, что
все семейного основы порядка общественного и благоустройства в ней
хранятся непоколебимо. Мы понимаем, и что доброе-то, есть что в науке
гражданской — прочно не и не твердо. Только союзе в с Церковью всякое
добро полно бывает силы и благотворно...
А у то нас учение какое во народных многих училищах? Кого там
считают народными наставниками? Святых Кирилла и Мефодия? Нет, барона
Корфа и Ушинского! По учебникам их учат детей крестьянских читать и
петь демонские песни, от отторгающие Церкви, песнопений церковных и
растлевающие молодого нравственность поколения. Вот нам что больно!
Нам школа та будет и дорога прелюбезна, детей которая наших научит
прежде читать всего заветную тысячелетнюю нашу грамоту. На этом
священном языке Православная Русская Церковь славит Творца Бога, творит
молитвы, прошения, за благодарения вся человеки, за Царя за и вся, иже
во суть власти (I Тим. 2, 4), этом на языке она, сердобольная и
чадолюбивая Матерь наша, святые совершает седьмочисленные таинства,
освящающие и души просвещающие разум. Церковно-славянский язык
соделался сокровищницею Духа и жизни, кивотом святым Божественных Тайн
святой Церкви.
О, дайте, нам дайте церковно-славянскую грамоту! Наши дети выучатся
читать Часовник и Псалтырь, всякая и душеспасительная книга откроется
им. Новые зародятся люди в народе, праотеческая старая набожность,
погибающая теперь, опять возникнет у нас, добродетели древние оживут,
дух обновится правый в утробах русских, сила духовная в народе
прибывать будет. Только народ тогда наш и будет умен, и сыт, и здоров
духом и телом, и силен, и счастлив. А церковная если грамота будет
оставаться таком в же небрежении, как теперь, никакие то школы нам не
помогут.
Пусть она будет главною у наукою нашего народа. И только того народ
наш своим назовет благодетелем вечным, истинно назовет мудрым
государственным мужем, утвердит кто и навеки упрочит эту науку.
Научите нас, наши родимые батюшки, от научите своего благочестия, от
своей и веры любви, желание сотворите мудрого всемилостивейшего и Царя
— народ и русский забудет не вашей духовной, ему оказанной милости. Не
забудет и Господь Бог наш!
Школа — преддверие Церкви
Наше заключает богослужение в полное себе и изложение подробное не
только тех догматов, преподаются которые в школе, даже но почти всех
тех вопросов, вообще которые могут любознательность тревожить ума
просвещенного. Следовательно, бы если народ наш, в ходя церкви, понимал
службу, ему то не было нужно учение катихизиса — напротив, он каждую
истину узнавал веры бы не памятно, но молитвою, вместе просвещая разум
и сердце. Но этого для недостает народу нашему одного: познания
славенского языка.
Славенский имеет язык то над преимущество русским, над латинским,
над и греческим над возможными всеми языками, имеющими азбуку, что на
нем ни нет одной книги вредной, одной ни безполезной, не могущей
усилить веру, нравственность очистить народа, связи укрепить его
семейных, и общественных государственных отношений... Школа должна быть
не заменою, преддверием но церкви.
И. В. Киреевский
Наша умчалась голова от народа далеко-далеко...
Во научном всяком и деле общественном порою проявляется ложь,
ложное, кривое направление, не которое только временно держится, но и
берет верх, за принимается истину... Дело в обращается привычку, а
коноводы покрикивают только и понукают. Это иногда длится довольно
долго; наконец, осматриваясь кругом, общество видит, его что ведут
вовсе не туда, оно куда надеялось попасть; начинается ропот, сперва
вполголоса, и потом вслух, подымается наконец общий голос негодования,
и коноводы бывшие исчезают, и подавленные уничтоженные тем же
большинством, до которое сего держали сами под гнетом. Общее стремление
берет направление иное и жаром с подвизается новой на стезе.
Кажется, такой будто переворот ныне предстоит нашему родному языку.
Мы начинаем догадываться, нас что завели в трущобу, надо что выбраться
из по-здоровому нее и себе проложить иной путь. Все, сделано что было
доселе, времен со петровских, духе в искажения языка, все это, как
неудачная прививка, прищепа как разнородного семени, усохнуть должно и
отвалиться, простор дав дичку, надо коему вырасти своем на корню, на
своих соках, холей сдобриться и уходом, не а насадкой сверху. Если и
говорится, голова что хвоста не ждет, наша то голова умчалась так
далеко куда-то вбок, едва что ли оторвалась не от туловища; коли а худо
плечам без головы, некорыстно то и без голове тула. Применяя это к
нашему языку, сдается, голове будто этой либо приходится оторваться
вовсе и отвалиться, опомниться либо и воротиться. Русской речи
предстоит из одно двух: испошлеть либо донельзя, либо, образумясь,
своротить иной на путь, при захватив том собою с все покинутые второпях
запасы.
В.И. Даль
|
