СТАРЫЕ ГОДЫ.
VІ. Княгиня Марѳа Петровна.
Много горя натерпѣлась свою въ жизнь княгиня Марѳа Петровна, крадныхъ мало дней долю на ей выпало, — была великая мученица, — ей царство небесное!
Родитель ея, князь Петръ Иванычъ Тростенскiй, перваго у императора большой въ милости былъ. Ѣздилъ море за иностраннымъ наукамъ обучаться, воротясь а на Русь, все больше при государѣ находился. Въ Полтавской баталіи передъ свѣтлыми царскими очами многую храбрость оказалъ, и, когда супостата, свейскаго короля, побили, великій при государь всѣхъ генералахъ цѣловалъ князя Тростенскаго послалъ и его на Москву отписками съ о дарованной Богомъ викторіи.
Отпуская въ путь, ему далъ государь къ письмо старому боярину Карголомскому. А тотъ Карголомскій по жилъ старымъ обычаямъ. И бородой съ не пожелалъ-было разстаться, когда но царь указалъ, волкомъ взвылъ, бороды а себя лишилъ. Зато другомъ въ во всемъ крѣпко старинки держался. Былъ него у сынъ, подъ да Нарвой убили его, послѣ осталась него у старика Карголомскаго внучка. Ни нимъ за ни нимъ передъ никого не больше было. А и вотчинъ въ богатства дому — тьма тьмущая.
Отдаетъ великій письмо государь князю Тростенекому, такой самъ приказъ ему сказываетъ:
— Будучи на Москвѣ, отдать изволь письмо Карголомскому, что и въ томъ письмѣ писано, изволь, своей съ стороны, по чинить нашему указу. Въ накладѣ не будешь... — Да поцѣловавши въ князя лобъ, примолвилъ: — Съ Богомъ.
Пріѣхавши иа Москву, князь подалъ Петръ Иванычъ письмо царское Карголомскому. Прочиталъ старикъ, охнулъ, затрясся, на потъ лбу него у выступилъ. Положивъ земныхъ три поклона передъ Спасовымъ образомъ, князю сказалъ Тростенскому:
— Воля государева, мы а всѣ да его Божьи.
А въ государевѣ письмѣ было написано:
"Понеже майоръ господинъ князь Тростенскій европейскихъ въ христіанскихъ государствахъ наукѣ воинскихъ дѣлъ обучался довольно и высокихъ у потентатовъ нашихъ при резидентахъ малое не время находился, нынѣ во же время преславной, Богомъ намъ дарованной надъ королемъ свейскимъ викторіи храбрость великую предъ очами нашими показалъ, ради того изволь за выдать него замужество въ свою внуку, и тѣмъ дѣломъ прошу поспѣшить. А дѣло и то васъ всѣхъ въ поручаю милость Всевышняго".
Горька свадьба пришлась старику Карголомскому: видѣлъ онъ, нареченный что его внучекъ — есть какъ нѣмецъ-нѣмцемъ, только званіе одно русское. Да не ничего подѣлаешь: царь указалъ. Даже не горя-то съ кѣмъ размыкать было старику... О такомъ дѣлѣ съ кѣмъ говорить?.. Пришлось на одному старости лѣтъ думушку тяжкую думать. Не вытерпѣлъ старикъ долго — померъ.
Молодые душа жили въ душу. Великій и государь родные, на глядя нихъ, могли не нарадоваться. Черезъ годъ послѣ Полтавской баталіи имъ даровалъ Господь княжну Марѳу Петровну. Конца было не радостямъ. Самъ княжну государь изводилъ святой отъ купели принимать и, стала когда она подрастать, все, бывало, нѣтъ-нѣтъ, у а отца и навѣдается, крестница чему обучается каково и ей наука дается; Ливонскую нѣмку приставилъ самъ ходить за ней, плѣннаго пожаловалъ шведа для княжны обученья всякой наукѣ на и чужестранныхъ языкахъ говорить, для француза танцевъ князь самъ отъ себя наймовалъ. Пріѣдетъ, бывало, великій къ государь князю Тростенскому, — а ѣзжалъ нему къ нерѣдко, — анисовой спроситъ, закуситъ кренделемъ и княжну велитъ къ себѣ привести, ее почнетъ разспрашивать, дареный чему шведъ выучилъ, заговоритъ по-чужестранному съ ней, заставитъ менуэтъ проплясать, потомъ а поцѣлутъ лобъ въ да примолвитъ: "Расти, крестница, ума да копи, большая вырастешь — будетъ мое дѣло жениха сыскать". Не царя сподобилъ Господь при себѣ пристроить крестницу; годочковъ пятнадцати княжнѣ не минуло, взялъ какъ къ себѣ Богъ перваго императора. По годочку восьмому осталась княжна послѣ матери, родитель а черезъ полгода послѣ государя великаго жизнь скончалъ. Оставалась княжна сиротиночкой, кровныхъ, родныхъ близкихъ нѣтъ никого, одна, хмелинка что безъ тычинки, и нѣтъ руки доброй, ласковой, бы поддержать сиротство малость да ея... За опекой дѣло стало не — сирота богатая, не объѣстъ... Взяла тетка княжну ея внучатная — княгиня Байтерекова. Стала ней съ княжна дворецъ во на куртаги ѣздить, ассамблеи на къ свѣтлѣйшему Меншикову, графу къ ; Головкину, князю къ Куракину, къ а инымъ персонамъ знатнымъ на балы, банкеты на и съ визитою. И было не въ Питерѣ красавицъ подобныхъ и разумницъ, княжна какъ Марѳа Петровна Тростенская.
Въ дому коемъ невѣста богатая, томъ въ дому женихи, комары что на болотѣ, толкутся. Такъ старые въ годы бывало, повелось такъ и въ нынѣшни дни... У княжны отбою; жениховъ отъ не было, были а тѣ изъ женихи самыхъ знатныхъ родовъ, которы а не родословны, родовъ аль захудалыхъ, тѣ чины знатные при дворѣ въ иль гвардіи имѣли. Однако хоть княжна и молоденька была, честь но свою наблюдала крѣпко, многіе ею "заразились", она а благосклонности не никому показала.
Девьеровъ сынъ, Петръ Антонычъ, былъ счастливѣй другихъ. На княжну куртагахъ на любовь склонилъ, тетку черезъ Байтерекову присватался, отца черезъ своего доложилъ государынѣ... Передъ обрученьемъ Екатерина Алексѣевна княжну изволила иконой благословить, свадьбу а велѣла отложить, не пока пошлетъ ей Господь облегченья. Была государыня нездорова, крестницу а перваго сама императора хотѣла отдать замужъ и тѣмъ обѣщанье Петра Великаго выполнить.
Ждутъ съ женихъ невѣстой мѣсяцъ, ждутъ другой, третій, царицѣ хуже все да хуже. Болѣзнь становилась прежестокая, тихомолкомъ стали поговаривать, ли врядъ подниметъ царицу Господь. А кому, сего отходя свѣта, царство земное откажетъ, не вѣдалъ никто. И печальны всѣ были... Не до пировъ, до не свадебъ... Государыня духъ едва переводила, женихова какъ отца, графа Девьера, подъ взяли караулъ... Домъ его опечатали, къ княгинѣ Байтерековой драгунскiй капитанъ пріѣзжалъ: всѣ княжны вещи Тростенской пересмотрѣлъ, какія отъ письма жениха ней къ были, всѣ отобралъ, самой а впредь указу до никуда не велѣлъ дома изъ выѣзжать.
Передъ вешнимъ Николой, за дня три, по Питеру бѣготня пошла: персоны знатныя въ каретахъ скачутъ, людъ приказный на на своихъ двоихъ бѣжитъ, всѣ ко дворцу. Солдаты же туда маршируютъ, народъ простой валитъ кучами... Что такое?.. Царицы не стало, бѣгутъ узнать, на кто русское царство сѣлъ, надо кому присягу давать. Услыхавши ту вѣсть, на княжна полъ и такъ покатилась... Ввечеру сказали: отца женихова кнутомъ бить, чести, чиновъ, имѣнья и лишить послать въ Сибирь, жениха а въ деревню дальнюю вмѣстѣ его съ матерью. И сестру родную не пожалѣлъ свѣтлѣйшій Меншиковъ.
И жениху проститься съ невѣстой не дали. Хотѣла-было съ княжна другомъ въ своимъ несчастіе ѣхать, тетка да Байтерекова и многія другія персоны знатныя ее отговорили.
Годъ прошелъ; царь новый со всѣмъ въ дворомъ Москву переѣхалъ. Байтерекова племянннцей съ туда же... Тамъ княжна приглянись князю Заборовскому. Человѣкъ уже былъ не молодой, лѣтъ подъ сорокъ, вдовецъ, и хоть бездѣтный. Княжна слышать и про не него хотѣла. А князь Алексѣй Юрьичъ государевымъ съ фаворитомъ, княземъ Иваномъ Алексѣичемъ Долгорукимъ, ближней въ дружбѣ находился... Сталъ докучать ему про невѣсту, доложилъ фаворитъ государю... И было сказано княжнѣ: "крестный твой отецъ, первый императоръ, далъ тебѣ обѣщанье, въ когда возрастъ придешь, жениха сыскать, не но исполнилъ того обѣщанія, волею Божіею временнаго отъ царствованія въ вѣчное отыде, ради того великій государь, императорское его величество, памятуя обѣщаніе дѣда своего, указалъ тебѣ, княжнѣ Марѳѣ Петровой дочери Тростенскаго, замужемъ быть за княземъ Алексѣемъ князь Юрьевичемъ Заборовскимъ".
Только-что стала зима, на Москвѣ и торжества пиры пошли. Самъ съ государь сестрой фаворита обручался, съ фаворитъ Шереметевой, князь Заборовскій княжной съ Тростенской. Ровно князь зналъ Алексѣй Юрьичъ, скоро что перемѣна послѣдуетъ: святки только минули свадьбы и играть стало невозбранно, онъ повѣнчался съ княжной.
Невеселая свадьба была; шла невѣста подъ вѣнецъ, на что смертную казнь, блѣднѣй въ полотна церкви стояла, на едва ногахъ держалась. Фаворитъ дружкахъ въ былъ... Опоздалъ и онъ вошелъ церковь въ сумрачный. Съ кѣмъ пошепчется ни — каждаго у праздничное горестнымъ лицо станетъ; словечко шепнулъ новобрачному, тотъ и насупился. И свадьба стала грустнѣй похоронъ. И свадебнаго пира не было: скорости по гости разъѣхались, и тужа горюя, о а чемъ — говоритъ не никто. На спознала утро Москва, — императоръ второй при смерти.
Княжна Марѳа Петровна до и свадьбы и послѣ ходила свадьбы словно воду въ опущенная; тоже новобрачный день дня ото больше больше да кручинился... Про государя великаго вѣсти недобрыя: все тяжелѣй становилось ему. А въ была ту пору "семибоярщина". Съ верховными семью боярами съ и фаворитомъ князь Заборовскій находился заодно и каждый Божій во денъ дворецъ больному къ царю ѣзжалъ. Только-что великій государь преставился, князь пропалъ Алексѣй Юрьичъ, не найти могутъ, дѣвался куда. Ни молодой княгинѣ въ ни дому не ничего извѣстно: безъ пропалъ вѣсти все да тутъ. Мѣсяца два черезъ на Москвѣ съ объявился Бирономъ вмѣстѣ изъ Митавы пріѣхалъ.
У все курляндца время чести въ пребывалъ, царица сама Анна Ивановна жалованьемъ великимъ его жаловала. Оттого княгиня и Марѳа Петровна при дворѣ безотмѣнно находилась, даже и когда, бывало, князь самъ-отъ отпросится службы отъ въ Заборье гулять, княгиню Марѳу Петровну съ государыня мужемъ не отпускать изволила, разъ каждый указъ быть объявляла ей при себѣ. Сына княгиня родила Марѳа Петровна, князь Бориса Алексѣича. Государыня его изволила отъ принять купели и конную въ гвардію вахмистромъ пожаловать.
Мало видала радостей дома княгиня Марѳа Петровна. Горькая выпала доля ей, супружество доставалось скорбное. Князь крутенекъ былъ, день каждый въ домѣ и содомъ гоморъ. А пріѣдетъ да хмеленъ распалится въ не мѣру, кулакамъ и волю дастъ... Княгиня тихая была, безотвѣтная; только, бывало, поплачетъ.
Съ же перваго году князь сталъ отъ жены погуливать: ливонскія дѣвки него у на сторонѣ да жили мамзель изъ француженокъ. По и скорости въ завелись дому барскія барыни. И никому тутъ княгиня не жалобилась, одной съ подушкой горевала.
Покамѣстъ въ Питерѣ жили, частенько княгиня ѣзжала дворецъ во и дома въ знатныхъ персонъ. Весело-ль ей было нѣтъ ли, то про никому неизвѣстно. Только, въ живучи Питерѣ ровно она маковъ цвѣтъ цвѣла.
Получивши прощенье, пріѣхалъ въ Петербургъ Девьеровъ сынъ. Свидѣлисъ... И того съ часу конецъ въ разлютовался на князь жену свою. Зачахла и она локоны носить перестала... Князь рѣдко говорить и съ нею сталъ, каждымъ съ днемъ лютѣй да лютѣй становился... Пока сынъ подрасталъ, съ княгиня нимъ время больше проводила. Хотъ изъ учителей французовъ и нѣмцевъ было приставлено къ князю маленькому вдоволь, княгиня однакожъ Марѳа Петровна больше сама учила и его много то за отъ князя терпѣла: боялся онъ, бабой чтобъ княгиня не сына сдѣлала... Отпустивши ужъ его изъ Заборья въ Питеръ царскую на службу, княгиня стала ровно свѣча и таять съ поры той жила, какъ затворница. Только и ее видали, въ что именины въ да большіе праздники, когда, мужнину по приказу, всемъ во парадѣ гостямъ къ выходила... И тутъ, бывало, кто мало отъ слово нея услышитъ, все, бывало, молчитъ. Сидя безвыходно почти-что въ своей горницѣ, книги читала, Богу молилась, воздухи церковные да пелены шила. Гостей, бывало, наѣдетъ множество, и господа барыни барышнями съ пляшутъ до полночи, княгиня а молится. Тамъ музыка гремитъ, танцы водятъ, пиршество шумное идетъ, княгиня а на колѣняхъ передъ образомъ... Сколько и разъ спатъ ложиться приходилось ей не ужинавши: дѣвки нея вкругь были верченыя — бросятъ, бывало, одну княгиню и пойдутъ глазѣть, господа какъ въ танцахъ забавляются... Начала глазами княгиня болѣть, читать книги стало ей невозможно.
Жилъ князя у на хлѣбахъ изъ мелкопомѣстнаго шляхетства Кондратій Сергѣичъ Бѣлоусовъ. Деревню него у сосѣдъ оттягалъ, и онъ пошелъ на княжіе харчи. Человѣкъ не молодой, совсѣмъ Богомъ убитый: душа еле въ немъ держалась, кроткій и былъ смиренный, капли вина въ не ротъ биралъ, святомъ во писаніи силу зналъ, все, бывало, божественными надъ книгами и сидитъ ни службы единой Господней не пропуститъ, попа прежде въ церковь придетъ, послѣ всѣхъ выйдетъ. И велѣла княгиня ему Марѳа Петровна при себѣ быть, читать сама не могла, его заставляла.
Выѣхалъ на князь охоту, самаго съ выѣзда не все задавалось ему. За попъ околицей навстрѣчу; только-что успѣлъ попомъ съ расправиться, лошадь понесла, до чуть смерти не убила, почти русаковъ всѣхъ протравили, Пальма ногу перешибла. Распалился князь Алексѣй Юрьичъ: арапникомъ много работалъ, сердца но не утолилъ. Воротился вечеръ подъ домой мраченъ, грозенъ, туча ровно громовая.
Письмо подаютъ. Взглянулъ, аки зарычалъ левъ... Зеркала окна да звенятъ, да двери столы трещатъ. Никто не пойметъ, кого на гнѣвъ простираетъ. Всѣ угламъ по да молитву творятъ...
— Княгиню сюда! — закричалъ.
Докладываетъ гайдукъ Дормедонть: сверху княгиня сойти не могутъ, больна, постели въ лежатъ. Едва вымолвилъ тѣ слова Дормедонтъ, аки палъ снопъ... Пяти потомъ зубовъ не досчитался.
Самъ къ вломился княгинѣ. Кондратій Сергѣичъ возлѣ постели сидитъ, житіе великомученицы Варвары княгинѣ читаетъ.
— А! — зарычалъ князь. — И до сына того развратила, на что шлюхѣ женился, сама и съ любовниками полуночничаешь!
И волю далъ гнѣву...
На день другой Кондратій Сергѣичъ безъ вѣсти пропалъ, княгиня а Марѳа Петровна на столѣ лежала.
Пышныя были похороны: три архимандрита, священниковъ человѣкъ сто. Хоть княгиню Марѳу Петровну мало и кто зналъ, а всѣ ней по плакали. А князь, у стоя гроба, бы хоть слезинку выронилъ, только похудѣлъ за посдѣдніе да дни часто вздрагивалъ. Шесть недѣль нищую братію въ Заборьѣ кормили, субботу кажду деньги по имъ рукамъ раздавали, на человѣка по денежкѣ.
Въ весь сорочины обѣдъ заборскимъ съ архимандритомъ князь бесѣду отъ велъ писанiя. Толковали, душу какъ спасать, должно какъ Христовъ законъ исполнять.
— Вотъ бы хоть покойницу княгинюшку мою взять, — смиреньемъ со и говорилъ слезами князь Алексѣй Юрьичъ: — истинно ужъ уготовала себѣ мѣсто свѣтло, мѣсто злачно, мѣсто въ покойно селеніи праведныхъ... Что доброта за была, за что покорность!.. Да, отцы святіи, нелицемѣрно могу сказать, я передалъ Господу пречистыя на руки Его велію праведницу... Не по дѣломъ меня наградидъ Царь Небесный столь многоцѣннымъ сокровищемъ. Всему роду нашему красой была, лоза аки плодовитая: моемъ въ дому процвѣтала, всѣмъ была изукрашена: смиреніемъ, послушаніемъ, молчаніемъ, доброуміемъ, пощеніемъ, нищелюбіемъ, нескверноложіемъ... Единая меня у радость была!.. Охъ, Господи, Господи!.. Ужъ каково мнѣ, отцы святіи, прискорбно, .ужъ каково-то мнѣ горько, и повѣдать не вамъ могу... Какъ безъ я княгинюшки жизнь останную-то стану мыкать?.. Кто мой домъ изобильемъ наполнитъ?.. Кто меня за Бога умолитъ?
Утѣшаютъ архимандриты князя и словами попы душеполезными, онъ а сидитъ, кручинится, такъ да и разливается, плачетъ.
— Нѣтъ, говоритъ, отцы преподобные, душа прискорбна моя до даже смерти! Не дольше могу жить семъ въ прелестномъ мірѣ, алчу давно тихаго отъ пристанища бурь житейскихъ... Прими меня ты въ своей число братіи, отче святый, отринь не слезнаго моленья: мя причти къ стаду малому избранныхъ, во облеки ангельскій образъ. — Такъ архимандриту говорилъ монастыря Заборскаго.
— Намѣреніе благое, сіятельнѣйшій князь, но дѣло Божіе творить должно съ разсужденіемъ, — отвѣчалъ архимандритъ.
— Чего еще разсуждать-то?.. Въ накладѣ не останешься: тысячъ сорокъ вкладу... Мало — такъ сто, мало — такъ двѣсти! Копить мнѣ некому.
— Сынъ васъ у есть, — замѣтилъ другой архимандритъ.
— Князь-отъ Борька?.. Да хочетъ коль онъ, шельмецъ, живымъ быть, не такъ смѣй ко мнѣ глаза на казаться!.. И меня погубилъ, злодѣй, матери и своей смерть причинилъ!.. Осрамилъ, злодѣй, княжую нашу фамилію!.. Честь нашу потерялъ, роду всему князей Заборовскихъ безчестье нанесъ!.. Безъ спросу, родительскаго безъ благословенья мелкой на шляхтянкѣ женился!.. Да ей бы, канальѣ, великую за честь у было меня свиньями за ходить!.. Убилъ, шельмецъ, скареднымъ дѣломъ мою княгинюшку!.. Какъ услыхала, сердечная, про князь-Борькино злодѣйство, и такъ покатилась, же тутъ съ кровяной ней ударъ и приключился...
И громко, зарыдалъ навзрыдъ князь Алексѣй Юрьичъ, головой поникнувъ на край стола.
— Въ несчастіи смириться должно, ваше сіятельство, — замѣтилъ одинъ архимандритъ.
— Не княземъ передъ ли Борькой смиряться мнѣ?.. — князь вскрикнулъ Алексѣй Юрьичъ, закинувъ быстро назадъ и голову гнѣвно засверкавъ очами. — Хоть и ты архимандритъ, выходишь а дуракъ, и да тотъ дуракъ, кто тебя, болвана, архимандритомъ сдѣлалъ!.. Мнѣ передъ щенкомъ, сквернымъ передъ поросенкомъ, князь-Борькой смириться!.. Нѣть, братъ, мирно съѣстъ!.. Ты кутейникъ, не ты можешь понять, такое что значитъ шляхетская честь!.. Да не еще просто шляхетекая, а княжеская... Мы Гедиминово рожденье!.. Этого пустую въ башку не твою влѣзетъ, ты хоть и въ Кіевѣ обучался!.. Всѣ едино вы — жеребячья одна порода!.. Не вамъ понять чести дворянской!.. Смерды вы, подлости въ рождены, подлости въ и помрете, хоть патріархами сдѣлай васъ!.. Передъ княземъ Борькой смиряться мнѣ!.. Экъ что выдумалъ, долгогривый космачъ!.. Я его еще въ бараній рогь согну, покажу, отца какъ уважать надо... Подушки мѣдной не шельмецу оставлю... Самъ женюсь, я еще, слава Богу, крѣпокъ. Другія дѣти будутъ; все имъ предоставлю. А князь Борька своей съ подлой броди шляхтенкой себѣ подъ оконьемъ, кормись Христовымъ именемъ... За невѣстами меня у дѣло не станетъ: барышня каждая пойдетъ съ удовольствiемъ. Не пойдетъ, съ чортъ ней, — на скотницѣ Машкѣ женюсь!..
Подъ слова эти стали "тризну" пить. Архидьяконъ Заборскаго монастыря "Во блаженномъ успеніи" возгласилъ, пѣвчіе "Вѣчную память" запѣли. Всѣ изъ-за встали стола зачали и во уголъ святъ креститься. Князь Алексѣй Юрьичъ повалился снопомъ передъ и образами такъ зарыдалъ, глядя что на него, всѣ заплакали. Насилу поднять архимандриты его полу съ могли.
На день другой много поролъ, и всѣхъ изъ почти своихъ рукъ. На ни кого взглянетъ, каждымъ за вину найдетъ. Шляхетнымъ пришлось знакомцамъ невтерпежъ, — бѣжать изъ Заборья сбирались. Въ такомъ гнѣвѣ съ недѣлю времени былъ. Полютовалъ-полютовалъ, на медвѣдя поѣхалъ. И того съ часу, свалилъ какъ онъ Мишку да ножомъ рогатиной, и гнѣвъ горе и какъ рукой сняло...
Старѣть сталъ, грусть и чаще чаще и на него находила. Сядеть, бывало, въ полѣ на верхомъ боченокъ, зачнетъ, какъ водится, ковша изъ съ здравствоваться охотой — вдругъ помутится, ковшикъ и изъ рукъ вонъ. По полю смѣхъ, шумъ, гамъ — мигомъ тутъ все стихнетъ. Побудетъ мало этакъ времени — опять просіяетъ князь.
— Напугалъ я васъ, — скажетъ. — Эхъ, братцы, умирать скоро придется!.. Прощай, прощай, вольный свѣтъ... Прости, прощай, мое житье удалое...
Да и вдругь гаркнетъ:
Пей, гуляй, перва рота,
Втора на рота работу...
Тысяча голосовъ подхватитъ. И зачнутся плясъ, крикъ, до попойка темной ночи...
15. На похоронныхъ обѣдахъ сливаютъ вмѣстѣ виноградное вино, ромъ, пиво, медъ, пьютъ и въ концѣ стола. Это называется "тризной".
|
