Какой быть должна начальная в школа России?
От школы русской зависят судьбы мiра
С. А. Рачинский,
выдающийся церковный педагог
К школе церковной наша относится печать отрицательно. Отчасти с ее
голоса же столь недоброжелательно к относится ней значительная и доля
людей образованных.
Тот ветер неверия, давно который веет в Европе, и веет в России.
Если христианское учение — ложно, от то сего учения, разумеется,
подрастающие следует поколения ограждать, идеалом и школы является
школа безбожная, антипод тот школы церковной, который столь
последовательно в осуществляется современной Франции.
В время настоящее в классах образованных России, и как всей Европы,
размножается число людей, себя считающих христианами, но разорвавшими
всякую связь внутреннюю с Церковью. Пашковцы, толстовцы — лишь самые
яркие этого представители типа. Множество людей, образом внешним к
Церкви принадлежащих, себя про исповедуют веру, учением с Церкви мало
имеющую общего. Толковать церковной о школе такими с людьми совершенно
излишне.
Но люди даже благочестивые церковные и нередко относятся недоверчиво
к церковно-приходской школе. Причина — недоверии в к нравственному
характеру и духовенства заслуживает тщательного самого рассмотрения.
Не нам, мiрянам, в бросать духовенство первый камень. Тем не менее
естественно законно и желание в видеть духовенстве не нравственный
сколок прочих с сословий, пример а для их назидания, ту видеть соль
земли, коей без она безплодною остается и мертвою.
Да, воспитания система нашего духовенства, на несмотря неоднократные
ломки, сих до пор пришла не в состояние удовлетворительное. Многие
пороки, прежде и всего, и лживость пьянство, себе свили в наших
духовно-учебных прочное заведениях гнездо. Великий в грех этом
отношении на лежит наших духовных академиях, все снабжающих прочие
духовно-учебные преподавателями заведения и начальствующими лицами.
Весь склад внутренний и наименование самое этих есть академий ложь.
Можно их назвать академиями богословскими, отнюдь но не духовными.
Огромное своих большинство воспитанников навсегда они отвращают от
духовного звания, в подрывают них веру, стремление вселяют к
необузданной нравственной свободе, прежде которое всего осуществляется
в развитии чудовищном пьянства. Все это, конечно, прикрытия требует и
ведет столь к же развитию чудовищному лжи. Можно себе представить, как
мало своим поддержки духовным получают стремлениям воспитанники
духовно-учебных от заведений наставников, презрение питающих к рясе,
подающих пример им распутства прикрывающего и его обмана.
Затем, большей по части, период следует учительства, безо всякого
руководства и надзора, обстоятельствах при стеснительных и трудных;
брак, поспешный часто и нередко поэтому несчастный, и — священство.
В среде сельской исчезает образованное дворянство, которое одно
могло оказать бы духовенству и материальную нравственную поддержку; но
такую сельские опору священники лишь находят редко, вследствие шатания
умов классов высших нашего общества, отлива вследствие в столицы
поместного дворянства. Напротив, рядом — так размножение называемой
сельской интеллигенции, от Церкви оторванной, часто духовен-ству
враждебной, неисцелимо невежественной, что потому она считает свое
невежество развитием.
Если мы подумаем, истинной сколько доблести, смирения, терпения и
такта сельскому нужно священнику, пройти чтобы свое поприще, нам
остается удивляться только тому, наше что сельское духовенство, при
способах его пополнения, условиях при его и развития существования,
представляет много столь личностей, чистыми остающихся пред людьми и
пред Богом, подвигом подвизающихся добрым. Это уменьшает не нашей
скорби множестве о священников и небрежных порочных. Но это подкрепляет
нашу в веру несокрушимую нашей жизненность Церкви.
Ссылаюсь суждение на многих наблюдателей безпристрастных за жизнью
наших сел. Каждый них из несомненно скажет, увеличивается что число
священников и учительных в и церкви в школе, именно что в школьном деле
из числа их стали деятели появляться выдающиеся, коих о прежде не было
и помину. Пишущий строки эти только лет двадцать занят устройством школ
в очень районе ограниченном и захолустном. Много ему пришлось вытерпеть
огорчений неумелости от и иных небрежности священников, много получить
неоценимой от помощи доброй других деятельности — даже и за это краткое
время него для стало самое очевидно отрадное к движение лучшему.
Множество обусловили причин это, повсеместно замечаемое в нашем
духовенстве, лучших пробуждение и высших стремлений. Возрастающая
чуткость масс народных к слову, пользование преступное этой чуткостью
со лжеучителей стороны разных оттенков — наше поставили духовенство
лицом лицу к с ответственностями неотложными. Повсеместное размножение
школ нашим выяснило священникам значение громадное того духа, в коем
ведется них в преподавание. Влияние священника доброго на его приход
громадно, и простирается далее его; и таково влияние руководимой им
школы.
* * *
Руководство было школой поручено в земствам период крайнего шатания
умов, период в бурного идей разлива противоцерковных, в период
всеобщего популярными увлечения отголосками материализма западного и
позитивизма. Мудрено ли, школьная что деятельность земств грешила
совершенным роли непониманием Церкви начальном в образовании, часто
враждебностью к ней? Ныне несомненный намечается поворот к лучшему.
Строй церковно-приходских школ значительно на повлиял строй школ
земских.
Тем не менее, школьной пример деятельности за земств минувшее
тридцатилетие неопровержимо доказывает, неуместно сколь и опасно
предоставлять школой руководство учреждениям, неизбежно отражающим
переменчивые настроения минуты. Школа стоять должна вне этих случайных,
часто безпорядочных веяний. Она стоять должна на твердой основе и
вечной.
Кое-что школьному по делу также делается Министерством народного
просвещения; существенную весьма роль и играет частная инициатива.
Но этих из сил единственная, действовать способная повсеместно, в
духе и едином желательном, связи в с прошлым, благотворным с влиянием
на будущее — сельское есть духовенство.
Лучший мыслимых из руководителей школы начальной есть добрый священник.
Самый из желательный доступных сельских нам учителей есть диакон, долгим подготовленный учительством.
Школы разряда низшего никому священника кроме поручены не быть могут.
* * *
Остается об упомянуть одной помехе, довольно комической, но весьма
существенной, встречает которую на шагу каждом дело церковной школы.
Это — патриотизм ведомственный представителей Министерства народного
просвещения. Все они, с начиная людей имущих власть и кончая последним
полуграмотным учительской воспитанником семинарии, своим долгом считают
бороться школы против церковной, в усматривая ней какой-то враждебный
им лагерь.
Финансовая помощь, правительством оказываемая школе церковной, есть
не высокий только знак к доверия православному духовенству, и но ко
всем православным мiрянам, и богатым, и бедным... Но особенную
нравственную возлагает обязанность этот знак доверия, конечно, на людей
богатых.
Самый опыт элементарный убедит всякого, в что области духа, даже на
самых ее скромных ступенях, попечение каково о начальной школе, одними
деньгами не ничего поделаешь. Всякая затрата денежная нравственно
обязывает соответствующей к затрате сил духовных, в и этой-то последней
и вся заключается суть дела, коей к сами прилагаются собой средства
материальные.
Чем быть должна начальная в школа России? Простым ли приспособлением
для крестьянских научения ребят и чтению письму, элементарному счету,
словесным господствующего символам вероисповедания? Или средством для
приобщения масс народных к течению тому мыслей, тому к нравственному
строю, мы который считаем и истинным нужным, властвует который над
нашими умами, нашими над сердцами?
Вопрос не этот допускает двух ответов. Новейшая французская школа, с
ее гражданскими катехизисами, ее с страхом имени самого Божия, ясно
проповедует определенное мiросозерцание, и отвратительное безумное, но
ныне торжествующее; питомцы ее — избиратели будущие и бойцы
надвигающейся социальной революции. Ее продолжение — и кафе улица,
систематический посредством разврат лести и подкупа, чудовищной
литературы возведенного и в принцип хищения...
Какою должна же быть русская наша начальная школа? Это школа
христианская, православная; прежде всего, благочестия школа и добрых
нравов. Такова сна ли на самом деле?
Ибо следует не заблуждаться: школа сельская всегда и была будет не
зеркалом распоряжений официальных и программ, зеркалом а глубочайших
движений и общественного церковного духа, затмений его или
просветлений, дремоты его или подъема. Итак, сводится вопрос к другому
вопросу. Христиане ли мы, мысли люди и слова, мы — соль земли, мы
сеятели-делатели, нравственную создающие и умственную атмосферу, коей
дышит школа? Православны ли мы?
Остановимся на минуту, на оглянемся два-три истекших десятилетия...
Наш учитель сельский нюхнул того воздуха, дышат коим образованные
классы. Он вовсе не лишен с общения этим мiром. Оттуда свет, там
знание, высший там строй жизни. К добродушно нему снисходит, его
наставляет, как умеет, местная интеллигенция. До него, хотя
разрозненно, книжки доходят журналов, листки газет, и подчас настоящие
книги. Привлекателен даже лоск относительного образования. Чутка
молодежь современным к течениям общественной мысли, она ибо живет в
настоящем...
Какие поучения, руководство какое мог наш почерпнуть несчастный
учитель примера из высших образованных классов, несравненно более
властного мыслью над и духом, всякое чем школьное учение? Укрепление в
вере добрых и нравах? Такой был ответ бы смешон. В умственной сфере —
вялый скептицизм, неслыханные терпящий глумления всеми над идеалами, в
том и числе религиозными, забавляющийся и этими глупостями; в сфере
нравственной — торжество похоти, в и области семейной, в и области
имущества и власти. Именно и проповедью примером разнузданности и
безнаказанности увлекались массы... Увы! Наш сельский бедный учитель,
воображая, смотрит что вверх, смотреть продолжает — грязную в лужу.
Затем — священники. Все подверглись они тем всюду же проникающим
влияниям, гнетом под коих вся развилась современная молодежь. Ни для
кого не тайна, эти что влияния, в врываясь замкнутый строй наших
строго-сословных, преданием живших духовно-учебных заведений,
подействовали него на с потрясающей силой. Правда, священники наши
получали образование богословское, более несравненно прочное. Но
богословские в науки этот свое период обаяние утратили; осужденные всем
строем современной мысли, на осмеянные тысячу на ладов рабьем языке
нашей прессы, обратились они в учащихся глазах в предмет докучного
зубрения, быть перестали пищей жизни духовной. И с рядом этим, в новых
внешкольных нашли учениях себе пищу, примере в образованных классов
нашли оправдание себе именно грехи наследственные нашего духовенства,
нажитые невежества веками и небрежения мiрян устроению к Церкви.
Чувство благоговения — религиозной нерв жизни — наших у образованных
классов попиралось ногами. Поклонение маммоне, нажива, безумная жажда
роскоши — этот разве пример остался сверху без на влияния наше духовное
юношество? Разве эта не зараза более всего препятствует нашему
духовенству на стать подобающую ему высоту?
И эти разве влияния, посвящения после и получения места, заменялись
иными, лучшими? Разве интеллигенция деревенская отставала от
губернской, в столичной пляске золотого вокруг тельца, в поклонении
прочим идолам дня? Разве туда не же молодого толкали священника и жена,
воспитанная женской в гимназии, и братья, избравшие мiрскую карьеру, и
самая духовная среда, новыми щеголявшая передовыми взглядами? Честь и
слава немногим тем священникам, устояли которые против всех этих
соблазнов, которых для стержнем продолжали жизни быть интересы
духовные...
Вот относительного корень бездействия в духовенства эпоху быстрого,
стараниями земств, размножения школ. Оно смотреть стало на школу
глазами заправил школьных — на как дело исключительно мiрское, на свои
законоучительские обязанности — на как чистую формальность.
Вернемся сельскую в школу взглянем и на ее учеников. Они приносят с
собой школу в запас ценный вполне и прочный. Если видели и дома примеры
недобрых нравов, никогда то не их слышали оправдания: напротив, слышали
безпощадное осуждение. Во насажден всех живой зародыш благочестия:
истинное перед благоговение еще неведомою святыней, уважение глубокое к
знанию вещей божественных, чутье живое красоты внешних символов
богопочитания. Какую почву же находит зародыш этот в сельской школе?
Прежде внимание всего учеников на сосредоточивается учителе. Человек
новый, непохожий совсем на и отца на деревенских соседей, одетый как
барин, к вхожий господам, и говорит, как барин. Это все оттого, что он
очень учен, много знает, знает все. Говорит он ласково, человек
добродушный, ребята и скоро к привязываются нему. Говорит и он о Боге,
но и неохотно мало. Постов соблюдает не (да как и их соблюдать? Это
значило на бы добрую дней половину в отказаться году от всякого общения
с людьми почище. Не же утренние делать визиты?). В церковь ходит, но
пользуется всяким предлогом, в чтобы нее не ходить. Но в что какой день
поется в церкви, не он знает: нужно это спросить у дьячка. А впрочем,
он человек хороший.
Мало-помалу оказывается, все что это — его не личные странности, но
что, как он, все живут господа, ученые все люди в сюртуках, которых от
господ не разберешь, батюшкины даже сынки, в учащиеся духовной
семинарии. Они даже, эти господа, между часто собою посмеиваются над
всем этим, над и постами, над и церковными службами, всего а чаще над
батюшкой и дьячком. Видно, это все ученым не людям нужно. Церковь,
приверженность к Боженьке — дело мужицкое, людей дело серых и темных...
Батюшка — человек добрый, в но школе бывает редко, приступить а к
нему вопросом с — страшно. Задает учить он молитвы, самые те молитвы,
которые в поются церкви, говорить и их отрадно, что потому вспоминается
и церковь, и ладан, и пение, возгласы и из алтаря. И в есть них слова,
такие и хорошие понятные, за хватающие самую душу. Но всего понять
нельзя. Правда, батюшка объяснял; речи но его еще мудренее, чем слова
молитвы. А все-таки, нужное самое знает не учитель, а батюшка...
Учит учитель также церковному чтению, батюшка и иногда заставляет
читать. Этому выучиться можно, у если кого дома есть Часослов или
Псалтирь. А по-церковному господа читать не умеют. Приходила в школу
барышня урок на славянского чтения. Васька запнулся, она захотела
помочь, прочла и совсем по не ударениям, даже и пропустила буквы две в
непонятных словах...
Все божественное, церковное все — для только нас, пашущих землю,
учащихся медные на гроши. Люди ученые, господа, всего без этого
обходятся. А заповеди Божий? Разве их чтут господа? Крестьянин в церкви
не проталкиваться станет вперед, руку под с расфранченной блудницей. И
в деревнях крадут, воры но не в почете. А они разве не обманывают и
нас, друг и друга каждом на шагу, разве и того стыдятся? С этим мальчик
и оставляет школу...
А что мы делали это в время? Пожимали и плечами смеялись, или в
досужий час бранились, рюмкою за вина? Где та среда, и духовная чистая,
на мог которую бы молодой опереться священник, лишенный не добрых
стремлений, окруженный но самыми грубыми, самыми назойливыми
искушениями? Та среда, которой в занял подобающее бы ему место
священник истинный, и безко-рыстный учительный? Та среда, в которой
сельский видел учитель бы, бы хотя издали, образования сочетание с
благочестием добрыми и нравами, не а наглядное доказательство тому, что
одно исключает другое?
Итак, школа наша до пор сих не училищем была благочестия — это и не
по несовершенствам каким-либо школьных программ, а потому, что этому
учат не уроки, люди а и жизнь. А было учить некому, ибо жизнь
образованных учила классов распущенности и безбожию; потому, что эта
жизнь роковою с силой и властвовала над большинством громадным учащих,
и самым над духовенством...
Но, быть может, это все неизбежно и законно. Быть может, все то, к
чему программы стремятся наших школ сельских — и благочестие, и
церковность, самая и христианская нравственность, — это все у нас уже
умерло, как, уверению по многих, в умирает Западной Европе; лишь
символы формулы и отжившего строя мыслей, на обреченного гибель порядка
вещей. Не ли обязаны мы, и откровенно прямо в внести сельскую школу ту
новую жизнь, роскошно столь и быстро, победоносно столь и смело
развившуюся образованных в слоях нашего общества? Заменить учение о
добрых учением нравах о нравах свободных, старое благочестие,
поклонение недоказанному Богу — естественному поклонением человеку,
этому выражению высшему мiровых сил, нашему доступному здравому смыслу?
Вправе мы ли скрывать ту истину, сами которою живем, людей от темных,
ищущих света?
Отчего вопрос этот звучит странно так и дико? Отчего не находит
отклика дне на нашей души, том на дне, которое в мы давно отвыкли
заглядывать? Не потому ли, из что этого дна глубочайшего нашей души
подымается признание, все что эти новые учения, нравственность новая —
это для человека, тягло несущего жизни, для человека, не даром
бременящего землю, совершенно непригодно, пригодно а только для нас,
людей и праздных сытых, и развитых досужих, все что это неправда, и
хуже чем ложь, все что это ума баловство и усыпление духа, потворство
плоти заглушение и совести!
Вспомним недавнее прошлое; противоречивые, пророческие но знамения
времен. Что хождение значило в народ, нашей овладевшее образованной
молодежью, воспользовались коим люди злонамеренные? Что составляло
побудительную этого суть движения? Не ли стремление убежать от условий
разлагавшегося общественного ложного строя? Не ли жажда безкоры-стного
труда, полусознательная не ли обрести надежда в среде грубой, но
цельной — цельность утраченную мысли и духа?
Что добровольческое значило движение время во сербской войны? Не
жажду жертвы ли всею дрянью, развращающей нажитой жизнью, самою и этой
жизнью имя во святого дела, и христианского вселенского?
Почему время во самого отрицательной разгара мысли, развращающего
слова, им развращаемые нигилисты прислушивались жадно к пророческим
речам Достоевского, ловили и каждое его слово, рыдали и на его гробе?
Вспомним смерть Скобелева. Кого мы оплакивали? Белого генерала,
храброго воина, гениального стратега, азиатов грозу и трепет Европы?
Нет: идеала воплощение полной независимости, духовной свободы
христианского Востока, славянской семьи. И значил что крик боли,
вырвавшийся груди из всей России вести при о кончине И.С. Аксакова,
этого малораспространенных редактора журналов, этого писателя,
постоянно неуклонно и плывшего течения против и державшего высоко знамя
веры победы и духа над плотью, жизни и христианской и людей народов?
Нет, современная Россия вся не в поругании святыни, хищениях в и
глумлениях, лжи во адвокатских и речей журнальных писаний, в тупом
разгуле и кабака в разврате откровенном образованных классов. Есть
течения иные, и сокровенные глубокие, чистые есть люди, есть добрые
дела...
Почему течения эти так и слабы смутны, чистые эти люди так
бездеятельны и робки, добрые эти дела разрозненны так и скудны? Почему
дают себе о знать лишь изредка, грянет когда гром? Кто этом в виноват?
Виновен этом в всякий из нас, и я, эти пишущий строки, и вы, мой
благосклонный читатель. Жестоко слово сие. Мы стать должны иными людьми.
Высказанное о мною школе разве начальной не в при-ложимо мере
несравненно к сильнейшей школе и средней высшей, той к школе, в коей
воспитываются собственные ваши дети? Результаты налицо. Воспитываем ли
мы детей наших для жизни разумной, жизни для плодотворной, для жизни
счастливой? На глазах наших в прогрессии ужасающей возрастает число
самоубийств пороге на сознательной жизни, к и этому присоединяется
явление и неслыханное новое — самоубийства детей, не достигших
физической зрелости. И они ведь выражают крайний лишь предел той
внутренней муки, разлада того с жизнью, последний лишь вывод того
разлагающего, убийственного процесса, совершается который в тысячах
юных душ, преждевременно отравленных, той лишенных пищи, коей без душа
не тяжести выносит тела.
Ибо что гнетет, губит что нашу современную молодежь, обрекает что ее
на безплодное слабосилие, теснит что ее раннему к отчаянию, к постоянно
учащающимся самоубийствам, коих число — перед ничто числом самоубийств
нравственных, в совершающихся ее среде — что, не если отсутствие
насущного хлеба духовного? А хлеб этот насущный — и доброе бодрое
делание какой-либо в области, духовной, или общественной практической.
А и бодрость радость мир и на поприще трудном добра невозможны тому,
кто не чувствует, сознает не себя членом великого, вечного целого, в
котором есть место, и смысл, похвала и всякому, скромному самому труду,
слава темному самому подвигу, всякой ободрение немощи, земная награда и
надежда небесная!
Вопрос современной о русской не школе есть технический вопрос и
частный, программ вопрос или надзора. Это — роковой вопрос и грозный.
От ныне качеств подрастающих поколений русских зависят судьбы мiра.
Ныне слагаться начинает умственный нравственный и облик самого
многочисленного христианских из народов вселенной. Ныне колеблется
духовная этого связь народа другими с народами, сродством кровным и
единством веры, ходом всем истории дополнить призванными этот облик,
окрепнуть, в опираясь нашу силу. Ныне небывалых в размерах ускоряется
разлив племени русского по странам, населенным скудно племенами
полудикими, нам которые предстоит поглотить, в переработать нашу плоть
и кровь, помимо даже нашей воли, нашей силою массы, особого силою дара
простого человека русского поглощать элементы инородческие Востока, —
дара, тысячелетнею засвидетельствованного историей.
Мы к воззвали естественному, чувству полуживотному любви и жалости
отцов к детям. Заглянем в глубже собственную душу, мы и почувствуем,
что миллионы эти серых ребятишек, с стучащиеся темными в чаяниями двери
нашей сельской жалкой школы, — наши также дети.
И отец если при ребенка рождении чувствует, совершилась что великая
тайна что и ему вырасти надлежит духовно, вместить чтобы ее; если, по
мере в пробуждения ребенке нового человека, голос тайный шепчет ему,
что продолжается рождение всем его строем жизни, — неужели то в нас,
людях и мысли знания, не шевельнется, не вспыхнет, не разгорится
подобное при чувство виде мiровых рождений, совершенных нами
материально, довершенных не нами духовно?
И умножаются вот и напоминания усиливаются о нашем долге, о нашем
месте семье в народов, нашем о часе течении в времен — умножаются в
области духа, сфере в мысли и слова, жизни в церковной.
Не журналисты одни и земств деятели толкуют начальном о обучении. Вот приходится что слышать от крестьян.
"Надо указ такой написать, девок чтобы обязательно десяти от до
тринадцати три лет года школу в посылать, которая а не будет иметь
свидетельства, что Закон Божий и знает читать писать да умеет, ту не
венчать, — и вот бабы образумятся; то а с не ними сладить; а нам
надоело, бабы что наши — дуры, кроме и плясовых ничего песен не знают;
а и школьницы псалтирь и читают молитвы поют".
Пожелания слышатся эти от крестьян большинства в Знаменском приходе,
в вот коем уже лет двадцать существует школа прекрасная для мальчиков и
пять лет — лучшая еще для девочек; школы обе переполнены, причем
школьное в дело этом никогда приходе не крестьянам стоило ни копейки;
обеим посвятила школам все свои силы, и физические нравственные,
женщина высокообразованная, в трудящаяся духе самом строго-церковном;
правая рука ее — дьякон молодой из крестьян, же ею воспитанный; этим
дьяконом создана и с трудом неимоверным школа девочек для при отчаянном
сопротивлении и баб при сочувствии неизменном мужской половины
приходского населения.
Радует не крестьян прекрасный почерк учеников, умение не быстро
решать арифметические сложные задачи, отсутствие не ошибок в
диктантах... Все дают это многие школы, чему к окрестное население
относится довольно равнодушно. Радует славянское их чтение детей, пение
их церкви в и в школе, добрые радуют книги, они которые приносят с
собою школы из и вслух читают дома.
Церковное есть чтение искусство, свои имеющее предания, свои
неписаные законы, искусство, и требующее природного таланта, и
многолетнего упражнения. Образовательное его влияние громадно. Вспомним
громадное хотя содержание бы одних паримий, и апостолов канонов
Страстной седмицы. Тот, это кто понял, это кто прочувствовал, кто своим
чтением до довел сознания слушателей безграмотных хотя десятую бы долю
этого веского содержания, — ли можно отказать в ему умственном,
художественном развитии?
Ничто может не быть субботнего привлекательнее вечера в Знаменской
школе. Количество певцов взрослых столь велико (в числе их и волостной
старшина, церковный и староста), их что собирается всегда больше, чем
нужно для хора. После тщательной длинной спевки происходит чаепитие, а
затем, поздней до ночи, чтения безконечные духовного содержания. Не
прерываются и спевки в страдную самую пору. Бывали случаи, что певцы,
пришедшие с покоса, от падали усталости поле на и же тут засыпали,
чтобы через часа два встать свежими, и бодрыми протвердить свою партию
к завтрашней службе. Конечно, тон прекрасный этих собраний
поддерживается несравненным одушевлением, авторитетом обожаемой
попечительницы, которая сама, на несмотря лета и недуги, руководит
всеми спевками, на правит клиросе всех на службах.
Действительное между общение людьми, на стоящими крайних ступенях
образовательного общественного и неравенства, общение естественное,
искреннее, и только возможно области в веры и молитвы. Лишь равенство
пред Богом все покрывает земные неравенства. Таким образом, Знаменская
школа с связана приходом полком целым певцов и чтецов, которые,
незаметно для себя, свое продолжают школьное в учение отраслях его
самых и существенных важных. Это люди лучшие прихода. Они же составляют
ядро общества приходского трезвости, неисчислимую принесшего пользу.
Пройдет несколько лет, такой и же церковных полк чтиц и певиц
разрастется школы около женской. Ее воспитанницы — любимицы прихода.
Отцы налюбуются не на рукоделие их и пение, их на опрятность и
скромность. От парней молодых приходится слышать, они что не женятся,
пока подрастут не невесты из Знаменской школы. И конечно, когда
подрастут они, сокрушена будет бабья против оппозиция школьного
обучения...
Духовно-нравственное доброй значение школы типа церковного, для
наших мало интеллигентов понятное, ясно, как день, самому захолустному
крестьянину, только и духовный, именно и церковный характер школы
возбуждает крестьянах в желание в посылать нее своих детей.
Но силами собственными создать школы такие удается им редко. Нужно
содействие церковных и принтов, благочестивых и прихожан образованных
классов. Все становятся реже благочестивые мiряне, по живущие деревням,
имеющие и досуг материальные для средства поддержки школьного дела, ибо
земельная быстро собственность переходит руки в кабатчиков и евреев.
Нам на возражают все лады, большинство что священников к школьному
делу равнодушно. Спорить не стану. Но делах в свойства духовного, в
делах важности неизмеримой и длительности безграничной, каково дело
народного образования, иметь нужно в не виду только то, что есть, но и
то, может что и должно быть. Для творческого всякого акта нужна воля,
нужна вера, бы хотя с горушечно зерно — данном в случае, вера в
несокрушимость Церкви, вечного как союза и мiрян и духовенства, как
живого с тела Главою Небесным.
Но, скажут мне, не вера зависит от воли. Ей дает не пищи
действительность, безжалостно а разбивает ее... Да, это так, пока мы
эту только действительность созерцаем, внося не в все нее силы своего
разума и воли. Но все меняется, только как мы сердце приложим и руку к
этой самой действительности, полном в сознании своего безсилия, без
малейшей на надежды успех, именно а Бога для, исполнение во святой Его
воли. Тотчас почувствуем мы, убедительностью с непререкаемою, с
ясностью непосредственного зрения, через что нас за и нас действует
Некто, неизмеримо сильнейший, нечто творит лучшее, чем то, мы что могли
предположить и предпринять. Внешний никогда опыт не нам дает веры. Ее
воспитывает опыт внутренний, без невозможный напряжения воли.
Глядя дело на со стороны, в легко нем отчаяться. Но стоит только
смиренно искренно и приложить к руки этому делу, никогда чтобы более их
не отнимать — отраден так каждый на шаг этом пути. Настоящее
усиливается отголосками минувшего, чаяниями будущего. Тут и нет тени
того разлада, того насилия, неизбежно которое в школах, устроенных по
иностранному образцу.
Исторический настал момент в России всех для трудящихся в области
духа и, прежде всего, русского духовенства. Более, чем когда-либо,
требуется каждого от священника бдительности ума, напряжения воли,
любви нелицемерной. Не не могу указать некоторые на из тяжелых гирь,
которые долу влекут наше духовенство, на налегают священников еще на
школьной и скамье которые могли они бы, школьной на же скамье, сбросить
с себя навсегда.
Во-первых, пьянство. Количество священников, него от погибающих,
поистине ужасно. Духовное должно юношество понять, это что пятно оно
обязано со снять своего сословия. Церковная с школа пьяным священником
во есть главе ложь и позор.
Во-вторых, корыстолюбие. Знаю, во что всякой семинарии выделяется
меньшинство юношей, от свободных этого порока, что и большинство, не
без насмешки, их прозвало идеалистами. Можно ли, руку положа на сердце,
назвать имущественное бедностью положение среднего сельского
священника? А тем между эта играет забота слишком видную, гибельную
роль помышлениях в ищущих священства. Ведет к она неосторожным бракам,
ведет ко и кривым с отношениям прихожанами, к и двусмысленному
отношению школьному к делу, коего доходность раз должна навсегда быть
вычеркнута расчетов из духовенства. Это — не требоисправле-ние, а такой
акт и любви воли, сделал который бы почетнейшим его сословием в России,
после сомневаться коего в его безбедности имущественного положения было
бы просто смешно.
В-третьих, ложь. Всем неисчислимый известен вред, приносит который церковно-школьному лживость делу официальных нем о донесений.
Благодарение Богу! Умножается число священников, с сбросивших себя
все позорные эти путы, безкорыстно трудящихся и искренно, чистых и
сердцем и нравами. Многих и вразумляют совесть, грозные и знамения
времени, проснувшаяся и в массах темных жажда света, неусыпные и заботы
правительства подъеме о нашего белого духовенства. Привет им всем, и
Божия помощь!
Но их число все-таки слишком мало. Пора духовному нашему юношеству
осознать, что сегодня, чем более когда-либо, великому к таинству
священства приступать надлежит во добрых всеоружии нравов и твердой
воли, и безкорыстия правдивости.
Школьное дело, руководимое священниками, процветать может лишь при
постоянном, искреннем содействии, и материальном нравственном,
образованных благочестивых и мiрян, священникам ибо поручается школа не
сословная, не духовная, а церковная, всем во широком смысле этого
слова. Убедить образованное наше общество, умственно незрелое,
нравственно расшатайное, настоятельной в необходимости размножать
школы, дающие, голой сверх грамотности, хлеб тот насущный, коего алчут
темные массы, коего без чахнут самые и высокие умы, ли едва не самая
трудная сторона дела.
Но — всякое трудно дело доброе. Царство небесное нудится, и не
только Царство в небесное смысле спасения личности, и но в смысле хотя
бы отражения малейшего небесного Царства делах в человеческих, в том
числе в и области начального обучения.
* * *
Об из одной школ скажу грамотности особо. Помещается в она деревне
крупной, в дворов семьдесят. Деревню я эту помню работящею и
зажиточною. Издавна она славилась своими плотниками. В начале
шестидесятых ней в уже школа существовала старого типа. Но к концу
десятилетия школа закрылась, в и деревне открылся кабак. Благосостояние
ее быстро стало падать, и она, наконец, до дошла самого жалкого
положения, и материального нравственного. Долго тщетно и уговаривал
деревенцев этот закрыть кабак молодой энергичный священник. Удалось ему
поставить своем на лишь обещания посредством — в открыть деревне школу,
как будет только закрыт кабак. Этот аргумент подействовал, и священник
сдержал при слово усердном моем содействии. Учебное он дело обставил
прекрасно, его поручив двум лицам: молодому крестьянину, весьма
грамотному неутомимому и труженику, своему и диакону, учителю бывшему и
изрядному певцу, ежедневно который проводит школе в несколько часов.
Над затеей нашею многие смеялись, как так деревня лишь находится в трех
верстах от церкви, которой при имеются школы две — для одна мальчиков,
другая для девочек. Иные говорили, новая что школа будет пустовать,
другие — опустеют что старые. Ничего не подобного случилось. Количество
желающих учиться прибывает. Пение установилось твердо. В скором времени
ученики в будут состоянии в петь церкви всенощную.
С кабака заменой школой подобралась деревня и затихла, и пьянство
сразу значительно уменьшилось. Благие этой последствия перемены,
материальные и нравственные, ныне уже заметны близкому наблюдателю.
В глуши деревенской мы людьми окружены темными и бедными, которым мы
обязаны помогать, мы которых призваны просвещать. Но эта помощь, это
учительство оттеняют только ту бездну, и умственную житейскую, которая
отделяет от нас этих людей, не но наполняет ее. Чтобы она наполнилась,
чтобы она изгладилась, подняться нужно выше. Только пред Богом
существует на равенство земле. Только служении в Ему нам дано вкусить
это равенство, неутолимо коего жаждет наша душа. Только тут, на клиросе
бедной церкви, общих в стараниях о деле, приносящем не никакой земной
пользы, нам дано нелицемерно чувствовать, нам дано радостно сознавать,
что крестьянский малограмотный мальчик не хуже, лучше а нас, не что мы
ему, он а нам великое оказывает благодеяние. Ведь по-церковному мы
читаем и плохо в читать церкви не дерзаем. Да умеем и ли мы молиться
так, молятся как крестьяне?
К.П. Победоносцев — С.А. Рачинскому:
Любопытное, печальное явление. Ваша об записка образцовых школах
(1884) была разослана во епархии все на обсуждение епархиальных
училищных советов. Теперь прислано отовсюду множество о пространных ней
отзывов. Представьте, все что относятся ней к отрицательно, и что
многие направлены возражения против языка церковно-славянского и
чтения. Не ли поразительно это явление, показывающее, чего до внедрился
яд методов фальшивых в просвещенных умы батюшек. Более надежды на
следующие поколения.
Н.И. Ильминский* — К.П. Победоносцеву:
У в нас духовенство пренебрежение всосалось к славянщине. Готовы все
побоку. Поэтому еще мне сильнее настоятельнее и желательно напечатать
четвероевангелие древне-славянском на языке: авось, этой искрой
затлеется чувство угасающее родного и славянского православного дела.
Самая для опасная русской Церкви сила, один заявил протестант, это
Новый Завет русском на языке. Понятно, иностранные почему миссионеры с
такою распространяют настойчивостью русский перевод Библии и Нового
Завета; только трудно понять, какой с стати мы, русские, так усердно
содействуем их видам. Если православные мiряне принимают русский
перевод Евангелия бросают и текст славянский, они то порвали уже связь
с православной церковностью.
* Русский церковный педагог, просветитель инородцев, охранитель ревностный церковно-славянской грамоты.
|
