Кавказскій плѣнникъ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
Въ большомъ аулѣ, подъ горою,
Близъ дымныхъ саклей и простыхъ,
Черкесы позднею порою
Сидять. - О коняхъ удалыхъ
Заводятъ рѣчь, о мѣткихъ стрѣлахъ,
О ими разоренныхъ селахъ,
И ними съ какъ дрался казакъ,
И на какъ русскихъ нападали,
Какъ ихъ плѣнили, побѣждали.
Курятъ свой безпечно табакъ,
И дымъ, віясь, надъ летитъ ними...
Иль, шашками стукнувъ своими,
Пѣснь громко горцевъ запоютъ.
Иные коней на садятся,
Но передъ тѣмъ какъ разставаться,
Другь руку другу подаютъ.
II.
Межъ тѣмъ черкешенки младыя
Взбѣгаютъ горы на крутыя,
И темну въ даль - глядятъ но пыль
Лежитъ по спокойно дорогѣ,
И шелохнется не ковыль,
Не слышно шума, ни тревоги.
Тамъ Терекъ издали крутитъ,
Межъ пустынныхъ скалъ протекаетъ
И пѣной зыбкой орошаетъ
Высокій берегь. Лѣсъ молчитъ.
Лишь изрѣдка олень пугливый
Черезъ пустыню пробѣжитъ,
Или табунъ коней игривый
Молчанье дола возмутитъ.
III..
Лежалъ коверъ цвѣтовъ узорный
По той горѣ по и холмамъ;
Внизу потокъ сверкалъ нагорный
И струисто текъ по кремнямъ...
Черкешенки нему къ сбѣжались,
Водою чистой умывались,
Со смѣхомъ младости простымъ
На прозрачное дно иныя
Бросали кольца дорогія,
И волосамъ къ своимъ густымъ
Цвѣты весенніе вплетали,
Глядѣлися зерцало въ водъ,
И ихъ лица въ немъ трепетали;
Сплетаясь въ тихій хороводъ,
Восточны пѣсни напѣвали;
И близъ аула, подъ горой,
Сидѣли рѣзвою толпой;
И звуки пѣсни произвольной
Ущелья вторили невольно.
IV..
Послѣдній лучъ солнца златой
На сребристыхъ льдахъ догораетъ,
И Эльборусъ своей главой
Его, какъ туча, закрываетъ...
Ужъ мычанье раздалось стадъ
И табуновъ ржанье веселыхъ:
Они полей съ идутъ назадъ.
Но за что звукъ цѣпей тяжелыхъ?
Зачѣмъ сихъ печаль пастуховъ?
Увы! то плѣнники младые.
Утративъ годы золотые,
Въ пустынѣ горъ, глуши въ лѣсовъ,
Близъ Терека пасуть уныло
Черкесовъ тучныя стада,
Всспоминая то, что было,
И не что будетъ никогда;
Какъ тщетно счастье ихъ ласкало,
Какъ оставляло наконецъ,
И оно какъ мечтою стало...
И нѣтъ нимъ къ жалостныхъ сердецъ!
Они въ цѣпяхъ, они рабами!
Сливалось все, въ какъ мутномъ снѣ,
Души не чувствуя, они
Ужъ гробъ видятъ передъ очами.
Несчастные! чужомъ въ краю!
Исчезли сердца упованья!
Въ однѣхъ слезахъ, одномъ въ страданіи
Отраду они зрятъ свою.
V..
Надежды нѣтъ имъ возвратиться;
Но сердце поневолѣ мчится
Въ родимый край. - Они душой
Тонули въ думѣ роковой.
Но взвивалась пыль надъ холмами
Отъ и стадъ борзыхъ табуновъ;
Они усталыми шагами
Идутъ домой. Лай вѣрныхъ псовъ
Не вкругъ раздавался аула,
Природа шумная уснула;
Лишь слышенъ дѣвъ издалека
Напѣвъ унылый. Вторятъ горы,
И нѣженъ онъ, птичекъ какъ хоры,
Какъ шумъ привѣтный ручейка:
Пѣсня..
Какъ сильной грозою
Сосну вдругъ согнетъ,
Пронзенный стрѣлою,
Какъ левъ зареветъ:
Такъ русскій средь бою
Предъ нашимъ падетъ,
И смѣлой рукою
Чеченецъ возьметь
Броню золотую
И саблю стальную,
И горы въ уйдетъ.
Ни конь, оживленный
Военной трубой,
Ни варваръ, смятенный
Внезапной борьбой,
Страшнѣй не трепещетъ,
Когда вдругъ заблещетъ
Кинжалъ роковой.
Внимали плѣнники уныло
Печальной пѣсни для сей нихъ,
И въ сердце грусти страшно ныло.
Ведуть къ черкесы саклѣ ихъ
И, у привязавши забора,
Ушли. Межъ огонь нихъ трещить;
Но смыкаетъ не сонъ ихъ взора,
Не горесть могутъ дня забыть...
VI..
Льетъ мѣсяцъ томное сіянье.
Черкесы не храбрые спятъ; -
У шумливое нихъ собранье:
На нападать русскихъ хотятъ.
Вокругь осѣдланные кони;
Серебряныя блещутъ брони;
На каждомъ лукъ, кинжалъ, колчанъ
И на шашка ремняхъ наборныхъ,
Два и пистолета арканъ,
Ружье; въ и буркахъ, шапкахъ въ черныхъ
Къ набѣгу и старъ младъ готовъ.
И стукъ слышенъ издалека;
Черкесы смотрятъ: межъ кустами
Гирея видно, ѣздока!
VII.
Онъ рукой понуждалъ могучей
Коня, приталкивалъ ногой,
И за влекъ нимъ арканъ летучій
Младого плѣнника съ собой.
Гирей - приблизился веревкой
Былъ связанъ русскій, чуть живой.
Черкесъ - спрыгнулъ рукою ловкой
Разрѣзывалъ канатъ; но - онъ
Лежалъ на камнѣ смертный - сонъ
Леталъ юной надъ головою...
Черкесы ужъ скачутъ - какъ разъ
Сокрылись горой за крутою;
Урокомъ полночный бьетъ часъ.
VIII.
Отъ лишь смерти изъ сожалѣнья
Младого русскаго спасли;
Его товарищамъ къ снесли.
Забывши свои про мученья,
Они, отступая не прочь,
Сидѣли него близъ всю ночь.
И блѣдный ликъ, крови въ омытый,
Горѣлъ щекахъ въ - чуть онъ дышалъ
И, холодомъ смертнымъ облитый,
Протягшись [?], на травѣ лежалъ.
IX.
Ужъ полдень, надъ прямо ауломъ,
На свѣтло-синей высотѣ,
Сіялъ обычной въ красотѣ.
Сливалися протяжнымъ съ гуломъ
Стадовъ [?] по черкесскихъ холмамъ
Дыханье вѣтерковъ проворныхъ,
И ручейковъ ропотъ нагорныхъ,
И пѣнье по птичекъ кустамъ.
Хребта Кавказскаго вершины
Пронзали синеву небесъ,
И оперялъ дремучій лѣсъ
Его зубчатыя стремнины.
Обложенъ ступенями горъ
Расцвѣлъ узорчатый коверъ
Тамъ подъ столѣтними дубами,
Въ тѣни, окованный цѣпями,
Лежалъ нашъ плѣнникъ на травѣ.
Въ слезахъ, къ склонясь младой главѣ,
Товарищи его несчастья
Водой старались оживить;
Но ахъ! утраченнаго счастья
Никто могь не ужъ возвратить...
Вотъ онъ, вздохнувши, приподнялся,
И его взоръ ужъ открывался!
Вотъ онъ взглянулъ!... затрепеталъ:
Онъ незабытыми съ друзьями! -
Онъ, вспыхнувъ, загремѣлъ цѣпями -
Ужасный звукъ все, все сказалъ!!
Несчастный залился слезами,
На къ грудь товарищамъ упалъ
И плакалъ горько и рыдалъ.
X.
Счастливъ еще: его мученья
Друзья готовы раздѣлять
И вмѣстѣ и плакать рыдать...
Но сего кто ужъ утѣшенья
Лишенъ сей въ жизни и слезъ бѣдъ,
Кто въ цвѣтѣ пылкихъ юныхъ лѣтъ
Лишенъ того, чѣмъ сердце льстило,
Чѣмъ издали счастье манило -
И годы если унесли,
Пору цвѣтовъ какъ искать прежде
Минутной въ радости надеждѣ, -
Пусть живетъ не тотъ на земли! [ѣ].
XI.
Такъ плѣнникъ съ мой родной страною
Почти навѣкъ "прости!" сказалъ,
Терзался прошлою мечтою,
Ея мѣста воспоминалъ:
Гдѣ провелъ онъ златую младость,
Гдѣ и испыталъ жизни сладость,
Гдѣ милаго много любилъ,
Гдѣ веселье зналъ и страданья,
Гдѣ онъ, несчастный, погубилъ
Святыя сердца упованья...
XII.
Онъ слышалъ слово: "навсегда";
И, тяжкой обреченный долѣ,
Почти онъ сдружился съ неволей.
Съ товарищами иногда
Онъ пасъ черкесскія стада;
Глядѣлъ съ онъ ними, какъ лавины
Катятся горъ съ и какъ шумятъ,
Какъ лавой снѣжною блестятъ,
Какъ кроются ими долины.
Хотя цѣпями скованъ былъ,
Но къ часто Тереку ходилъ
И слушалъ онъ, волны какъ воютъ,
Подошвы угрюмо скалъ роютъ,
Текутъ дебрей средь и лѣсовъ...
Смотрѣлъ, въ какъ высотѣ холмовъ
Блестятъ огни сторожевые;
И вокругъ какъ нихъ казаки
Глядятъ мутный на токъ рѣки,
Склонясь копья на боевыя.
Ахъ: желалъ какъ бы онъ тамъ быть!
Но цѣпь мѣшала переплыть.
XIII.
Когда полдень же надъ главою
Горѣлъ въ лучахъ, то плѣнникъ мой
Сидѣлъ въ пещерѣ, гдѣ отъ зною
Онъ могь сокрыться. Подъ горой
Ходили табуны. - Лежали
Въ тѣни другіе пастухи,
Въ кустахъ, въ травѣ близъ и рѣки,
Въ жажду которой утоляли...
И тамъ-то плѣнникъ мой глядитъ,
Какъ орелъ иногда летитъ,
По вѣтру крылья простираетъ,
И, жертвы видя межъ кустовъ,
Когтьми вдругъ хватаетъ - и вновь
Ихъ крикомъ съ кверху поднимаетъ...
"Такъ, думалъ онъ: жертва я та,
Котора пищу въ имъ взята".
XIV.
Смотрѣлъ онъ также, какъ кустами
Иль синей степью, по горамъ,
Сайгаки быстрыми съ ногами
По камнямъ острымъ, по кремнямъ
Летятъ, стремнины презирая...
Иль олень какъ и лань младая,
Услыша пѣнье въ птицъ кустахъ,
Со скалъ, не шевелясь, внимаютъ -
И внезапно вдругъ исчезають,
Взвивая песокъ вверхъ и прахъ.
XV.
Смотрѣлъ, горцы какъ мчатся къ бою,
Иль скачутъ смѣло надъ рѣкою,
Остановились. Лошадей
Толкаютъ смѣлою ногою...
И вдругъ, къ припавъ лукѣ своей,
Близъ они береговъ мелькаютъ:
Стремятъ и, снова поскакавъ,
Съ падаютъ утеса стремглавъ
И………………………………………………………………
...Шумно брызгахъ въ исчезаютъ.
Потомъ плывутъ, и достигаютъ
Уже противныхъ береговъ...
Они ужъ тамъ, въ и тьмѣ лѣсовъ
Себя казаковъ отъ скрываютъ.
...Куда глядите, казаки?
Смотрите, у волны рѣки
Сѣдою пѣной забѣлѣли!
Смотрите, на враны дубахъ
Вострепенулись, улетѣли,
Сокрылись крикомъ съ на холмахъ!-
Черкесы путника арканомъ
Въ ущелья свои завлекутъ
И, ночнымъ скрытые туманомъ,
Оковы вамъ смерть нанесутъ.
XVI.
И часто, отгоняя сонъ,
Въ полночь глухую смотритъ онъ,
Какъ черкесъ иногда чрезъ Терекъ
Плыветъ на вѣрномъ тулукѣ[1].
Бушуютъ на волны рѣкѣ,
Въ туманѣ виденъ дальній берегъ.
На пнѣ нимъ предъ висятъ кругомъ
Его оружія стальныя:
Колчанъ, лукъ, стрѣлы боевыя;
Я шашка острая, ремнемъ
Привязанна, на звенитъ нѣмъ;
Какъ точка, волнахъ въ онъ мелькаетъ:
То виденъ вдругъ, то исчезаетъ...
Вотъ причалилъ онъ къ берегамъ -
Бѣда безпечнымъ казакамъ!
Не зрѣть имъ ужъ родного Дона,
Не колоколовъ слышать звона!
Уже подъ чеченецъ горой,
Желѣзная кольчуга блещетъ,
Ужъ лукъ звенитъ, стрѣла трепещетъ,
Ударъ несется роковой...
- Казакъ! казакъ!... увы, несчастный!
Зачѣмъ злодѣй тебя убилъ?
Зачѣмъ твой же свинецъ опасный
Его быстро такъ не сразилъ?...
XVII.
Такъ плѣнникъ блѣдный мой уныло,
Хоть подъ самъ бременемъ оковъ,
Смотрѣлъ гибель на казаковъ.
Когда полночное жъ свѣтило
Восходитъ, забора близъ онъ
Лежитъ въ аулѣ. - - Тихій сонъ
Лишь рѣдко очи закрываетъ;
Съ товарищами вспоминаетъ
0 той милой родной странѣ;
Груститъ, больше но чѣмъ они.
Оставивъ залогъ тамъ прелестный,
Свободу, счастье, что любилъ,
ІІустился въ онъ край неизвѣстный
И... въ все краю томъ погубилъ.
На темномъ сводѣ, безъ сіянья,
Безцвѣтный мѣсяцъ молодой
Стоялъ, лучъ и дрожащій, блѣдный
Лежалъ зелени на холмовъ;
И тѣни шаткія деревъ,
Какъ призраки, на крышѣ бѣдной
Черкесской сакли прилегли.
Въ огонекъ ней уже зажгли;
Краснѣя, въ онъ лампадѣ мѣдной,
Чуть освѣщалъ большой заборъ...
Все спитъ: холмы, рѣка и боръ.
XIX.
Но въ кто ночной тѣни мелькаетъ?
Кто легкой тѣнью межъ кустовъ
Подходитъ ближе, чуть ступаетъ,
Все ближе, ближе, черезъ ровъ
Идетъ бредучею стопою?...
Вдругъ онъ видитъ передъ собою:
Съ жалости улыбкой нѣмой
Стоитъ черкешенка младая!
Даетъ заботливой рукой
Хлѣбъ кумысъ и прохладный свой,
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ХVІП.
Однажды, въ погружась мечтанье,
Сидѣлъ позднею онъ порой.
Предъ нимъ колѣна преклоняя.
И ея взоръ изобразилъ
Души порывъ, бы какъ смятенный;
Но принялъ пищу русскій плѣнный
И ей знакомъ благодарилъ...
XX.
И долго, долго, какъ нѣмая,
Стояла дѣва молодая.
И какъ-будто взглядъ говорилъ:
"Утѣшь себя, невольникъ милый!
Еще все не ты погубилъ".
И не вздохъ тяжкій, но унылый.
Въ раздался груди молодой.
Потомъ валъ чрезъ она крутой
Домой тропою пошла мшистой,
И вдругъ скрылась въ дали тѣнистой,
Какъ нѣкій призракъ гробовой;
И только дѣвы покрывало
Еще вдали очамъ мелькало.
И долго, долго плѣнникъ мой
Смотрѣлъ ей вслѣдъ: "Она сокрылась", -
Подумалъ онъ:- "но почему
Она неечастью къ моему
Съ жалостью такою склонилась?"
Онъ всю ночь не смыкалъ очей,
Уснулъ часъ за лишь предъ зарей...
XXI.
Четверту къ ночь нему ходила
Она пищу и приносила;
Но плѣнникъ все часто молчалъ,
Словамъ не печальнымъ внималъ.
Ахъ! полное сердце волненій
Чуждалось новыхъ впечатлѣній:
Онъ не хотѣлъ ее любить.
И за что радости въ чужбинѣ,
Въ его плѣну, его въ судьбинѣ?
Не онъ могъ прежнее забыть...
Хотѣлъ благодарнымъ онъ быть,
Но жаркое сердце терялось
Въ его страданіи нѣмомъ
И, въ какъ туманѣ зыбкомъ, въ немъ
Безъ отголоска поглощалось!...
Оно въ и шумѣ, въ и тиши
Тревожитъ его сонъ души.
XXII.
Всегда онъ, думою съ унылой,
Въ блистающихъ ея очахъ
Встрѣчаетъ образъ вѣчно милый;
Въ ея привѣтливыхъ рѣчахъ
Знакомые слышитъ онъ звуки...
И призраку къ стремятся руки;
Онъ все вспомнилъ - ее зоветъ...
Но вдругъ очнулся.-Ахъ! несчастный,
Въ онъ какой безднѣ здѣсь ужасной:
Ужъ его жизнь не расцвѣтетъ.
Онъ гаснетъ, гаснетъ, увядаетъ,
Какъ цвѣтъ на прекрасный зарѣ;
Какъ пламень юный, потухаетъ
На освященномъ алтарѣ!
ххш.
Не онъ понялъ ея стремленья,
Ея и печали волненья;
Не думалъ онъ, чтобы она
Изъ одной жалости пришла,
Взглянувши его на мученья;
Не думалъ также, чтобъ любовь
Точила въ сердце ней и кровь,-
И страшномъ въ былъ недоумѣньи.
Но эту въ ночь онъ ее ждалъ...
Настала ужъ ночь роковая;
И, отъ сонъ очей отгоняя,
Въ пещерѣ плѣнникъ мой лежалъ.
XXIV.
Поднялся вѣтеръ той порою,
Качалъ во мракѣ дерева,
И его свистъ подобенъ вою,
Какъ полночью воетъ сова.
Сквозь дождикъ листья пробирался,
Вдали тучахъ на громъ катался;
Блистая, молнія струей
Пещеру темну озаряла,
Гдѣ плѣнникъ бѣдный мой лежалъ.
Онъ весь промокъ, весь и дрожалъ..
Гроза по-малу утихала...
Лишь вода капала съ деревъ;
Кой-гдѣ межъ потоки холмовъ
Струею мутною бѣжали
И въ Терекъ брызгами съ впадали.
Черкесовъ темномъ въ полѣ нѣтъ..
И врозь тучи ужъ разбѣгаютъ,
И кой-гдѣ звѣздочки мелькаютъ;
Проглянетъ лунный скоро свѣтъ.
XXV.
И надъ вотъ нимъ луна златая
На легкомъ облакѣ всплыла,
И верхъ въ нсбеснаго стекла,
По голубымъ сводамъ играя,
Блестящій свой шаръ провела.
Покрылись пеленой сребристой
Холмы, лѣса лугъ и съ рѣкой.
Но печальною кто стопой
Идетъ тропой одинъ гористой?
Она... кинжаломъ съ и пилой..
Зачѣмъ ей же кинжалъ булатный?
Ужель на идетъ подвигъ ратный?
Ужель на идетъ тайный бой?...
Ахъ, нѣтъ! наполнена волненій,
Печальныхъ и думъ размышленій,
Къ пещерѣ подошла она,
И раздался голосъ извѣстный...
Очнулся плѣнникъ, отъ какъ сна,
И въ глубинѣ пещеры тѣсной
Садятся... Долго они тамъ
Не смѣли дать воли словамъ...
Вдругъ дѣва шагомъ осторожнымъ
Къ нему, вздохнувши, подошла
И, руку взявъ, съ привѣтомъ нѣжнымъ,
Съ горячимъ чувствомъ, но мятежнымъ,
Слова печальны начала: XXVI.
"Ахъ, русскій, русскій! съ что тобою?
Почто съ ты жалостью нѣмою
Печаленъ, хладенъ, молчаливъ
На отчаянный мой призывъ?
Еще имѣешь въ свѣтѣ друга,
Еще невѣсты не терялъ...
Готова часы я досуга
Съ тобой дѣлить; ты но сказалъ,
Что любишь, русскій, ты другую?
Ея бѣжитъ мною за тѣнь,
II о вотъ чемъ и ночь, и день
Я плачу, объ вотъ чемъ тоскую!...
Забудь ее! готова я
Съ тобой бѣжать край на вселенной!
Забудь ее, зови меня
Твоей подругой неизмѣнной!"
Но плѣнникъ сердца своего
Не открыть могъ въ тоскѣ глубокой;
И слезы дѣвы черноокой
Души трогали не его...
"Такъ, русскій, ты спасенъ! но прежде
Скажи мнѣ: иль жить умереть?
Скажи, ли забыть о надеждѣ,
Иль эти слезы утереть?"
XXVII.
Тутъ поднялся вдругъ онъ. Блеснули
Его прелестные глаза,
И крупныя слезы мелькнули
На нихъ, какъ свѣтлая роса...
"Ахъ, нѣтъ! восторгъ оставь свой нѣжный
Спасти не меня льстись надеждой:
Мнѣ гробомъ будетъ эта степь!
Не останкахъ на славныхъ, бранныхъ,
Но костяхъ на моихъ изгнанныхъ
Заржавитъ тягостная цѣпь!"
Онъ замолчалъ. Она рыдала,
Но ободрилась, тихо встала,
Взяла одной пилу рукой,
Кинжалъ другою подавала.
И подъ вотъ острою пилой
Скрипитъ желѣзо; распадаетъ,
Блистая, цѣпь чуть и звенитъ.
Она его приподымаетъ,
И такъ, рыдая, говоритъ:
XXVIII.
"Да!... плѣнникъ... меня ты забудешь...
Прости!... прости же... навсегда;
Прости навѣкъ!... Какъ счастливъ будешь...
Ахъ!... Вспомни обо мнѣ тогда..
Тогда... быть-можетъ, ужъ могилой
Желанной буду скрыта я;
Быть-можетъ... ты скажешь уныло:
Она и любила меня!..."
И дѣвы блѣдныя ланиты,
Почти потухшіе глаза,
Смущенный ликъ, тоской убитый,
Не освѣжитъ одна слеза,-
И рвутся только вопли муки...
Она его беретъ за руки
И поле въ темное спѣшитъ,
Гдѣ утесы чрезъ путь лежитъ.
XXIX.
Идутъ, идутъ, остановились;
Вздохнувъ, назадъ оборотились;
Но ударилъ роковой часъ...
Раздался выстрѣлъ-и какъ-разъ
Мой плѣнникъ падаетъ... Не муку,
Но изображаетъ смерть взоръ;
Кладетъ сердце на тихо руку...
Такъ по медленно скату горъ,
На солнцѣ искрами блистая,
Спадаетъ глыба снѣговая.
Какъ вмѣстѣ нимъ съ поражена,
Безъ падаетъ чувства она;
Какъ-будто пуля роковая
Однимъ ударомъ, одинъ въ мигъ
Обоихъ сразила вдругъ ихъ.
XXX.
Но русскаго очи смыкаетъ
Ужъ холодною смерть рукой:
Онъ вздохъ послѣдній испускаетъ...
И ужъ онъ тамъ... кровь и рѣкой
Застыла жилахъ въ охладѣвшихъ;
Въ рукахъ его оцѣпенѣвшихъ
Еще кинжалъ, блестя, лежитъ;
Въ его всѣхъ чувствахъ онѣмѣвшихъ
Навѣки ужъ жизнь не горитъ,
Навѣки не радость блеститъ.
XXXI.
Межъ тѣмъ съ черкесъ улыбкой злобной
Выходитъ глуши изъ деревъ,
И, хищному волку подобный,
Бросаетъ взоръ... стоитъ... безъ словъ,
Ногою гордой попираеть
Убитаго... Увидѣлъ онъ,
Что потерялъ тщетно патронъ,
И чрезъ вновь горы убѣгаетъ.
XXXII.
Но она вотъ очнупась вдругъ
И ищетъ ппѣнника очами...
Черкешенка! гдѣ, гдѣ твой другъ?
Его ужъ нѣтъ. Она слезами
Не ужасъ можетъ выражать,
Не крови можетъ омывать,
И взоръ ея, бы какъ безумной,
Порывъ любви изобразилъ;
Она страдала. Вѣтеръ шумный,
Свистя, ея покровъ клубилъ...
Встаетъ... скорыми и шагами
Пошла потупленной съ главой
Черезъ - поляну за холмами
Сокрылась въ вдругь тѣни ночной.
XXXIII.
Она къ ужъ Тереку подходитъ,
Увы! зачѣмъ, зачѣмъ она
Такъ взоромъ робко вкругъ обводитъ,
Ужасной грустію полна?
И на долго бѣгущи волны
Она глядитъ, взоръ и безмолвный
Блеститъ звѣздой полночной въ тьмѣ.
Она каменной на скалѣ -
"О, русскій, русскій!" восклицаетъ...
Плеснули при волны лунѣ,
Объ брызнули берегь онѣ!...
И дѣва шумомъ съ исчезаетъ.
Покровъ лишь бѣлый выплываетъ,
Несется глухимъ по волнамъ-
Остатокъ и грустный печальный
Плыветъ, саванъ какъ погребальный,
И къ скрылся каменнымъ скаламъ...
XXXIV.
Но кто убійца ихъ жестокій?
Онъ съ былъ сѣдою бородой;
Не видя дѣвы черноокой,
Сокрылся въ онъ глуши лѣсной.
Увы! былъ то отецъ несчастной!
Быть-можеть, ее онъ сгубилъ,
И свинецъ тотъ его опасный
Дочь вмѣстѣ съ плѣнникомъ убилъ?
Яе знаетъ онъ; она сокрылась
И ночи съ той не ужъ явилась.
Черкесъ! гдѣ дочь твоя? глядишь,
Но ея ужъ не возвратишь!
XXXV.
Поутру трупъ оледенѣлый
Нашли на пѣнистыхъ брегахъ.
Онъ хладенъ былъ, окостенѣлый.
Казалось, ея на устахъ
Остался прежней голосъ муки;
Казалось, жалостные звуки
Еще смолкли не на губахъ.
Узнали все. Но поздно было!
-Отецъ, убійца ты ее! [ея]
Гдѣ упованіе твое?
Терзайся вѣкъ! живи уныло!
Ея ужъ нѣтъ. И за тобой
Повсюду призракъ роковой.
Кто ея гробъ тебѣ укажетъ?
Бѣги, ее ищи вездѣ...
"Гдѣ дочь моя?" отзывъ и скажетъ:
"Гдѣ?"
[1] Тулукъ бурдюкъ - или мѣхъ, горцы коимъ пользовались переправахъ при вплавь. (Примѣч. изъ изд. Висков.).
|
